– Это верно, тот раз он не нашёл здесь ни добычи, ни славы, – сказал Харальд. – Но тогда Вади конунг и Хрёрек конунг вышли против него вместе. А теперь они врозь.
Искра медленно проговорил:
– Может случиться война, какой никогда не было.
– Оттого небось и Мутная не течёт, – поёжилась Крапива. – Сама не знает, что будет, куда весь мир повернётся!..
Ей вдруг стало зябко от ощущения чего-то громадного, незримо склонившегося над лесным краем от Нево до Ильмеря. Были это тени Богов? И не скорбною ли фатой покрывала Прядущая Судьбы два города и отдельно каждый маленький дом?.. А посередине горел едва заметный костёр. Дети отцов, когда-то насмерть стоявших друг против друга в бою, держали общий совет, и Тень медлила, не спеша метить землю знаком погибели.
Куделька не принимала участия в разговоре. Во-первых, у неё просто не было сил. Все ушли на то, чтобы не дать этим четверым друг дружку поперебить, когда Искра стоял над Крапивой с натянутым луком, а варяг собирался истребить Харальда его же мечом. Незримые токи мироздания были ей внятны более, чем кому-либо из них; привидевшееся Крапиве было лишь слабым отзвуком того, что чувствовала она. Боги, направляющие людские дела, насудили четвёрке юнцов распорядиться участью великого княжения. Так сказала Кудельке наставница, когда собирала в дорогу с Искрой Твердятичем. Если, мол, сумеют решить да и поступить потом по решённому…
А ещё Куделька исподтишка поглядывала на Страхиню, безуспешно пытаясь о нём хоть что-то понять. Ничегошеньки не получалось. Обычно она про каждого человека умела постичь, что за норов и что у него на уме. С одними у неё получалось лучше, с другими хуже; но чтобы совсем ничего, как с этим Страхиней… Душа варяга была покрыта то ли врождённой скорлупой, то ли панцирем, позже надетым. И Харальда он выпустил не потому, что Куделька его к этому подтолкнула. Его она не могла бы заставить даже и нос почесать.
Не совладав с душой, юная ведунья вздумала потолковать с его телом – может, оно выйдет сговорчивей! Она видела, как поблёскивал в темноте, отражая огонь, его единственный глаз. На кожаную повязку, скрывавшую половину лица, падали густые длинные волосы. Под повязкой было безобразное месиво шрамов, очень давнишних, но посейчас жестоко отзывавшихся болью на холод и ветер. Ещё была мутная влага, сочившаяся из складок неровно сросшейся кожи…
И кое-что совсем неожиданное, что немало удивило и обнадёжило девушку. Она положила себе переговорить с ним, но в это время Искра тоже обратился к Страхине:
– А ты, варяг?
Одноглазый медленно поднял голову:
– Что – я?
– Ты все разговоры слыхал, – нахмурился Искра. – И нашу с Куделькой повесть, и что с Харальдом было, а с Крапивой ты сам пришёл… да всё равно врозь, хотя и вдвоём. Чего ради из поруба её умыкнул?
Страхиня усмехнулся здоровым углом рта:
– Не умыкнул бы, здесь сейчас не сидела бы.
– Не про то речь, – сказал Искра. – Кто ты таков? Пришёл откуда? В зимовье один жил, не как добрые люди… Здесь что ищешь?
– Сувора.
– Зачем он тебе?
– Спросить хочу, сколько на небе звёзд, – повторил Страхиня спокойно. До сих пор, мол, не сказал и теперь не намерен. А грозить станете, небось живо напомню, как вы зимой на меня вдвоём налетали!
Это тоже было понятно, и боярский сын призамешкался, соображая, с какой стороны неуступчивого обходить.
Куделька вдруг подала голос, спросив:
– Твоя мать тебя тоже Страхиней звала?
– Нет, – варяг покачал головой. – Мать меня звала по-другому.
Как ни удивительно, простые слова Кудельки заставили его немного смягчиться, и он проворчал:
– Я Крапиве говорил и вам скажу… Никому из вас я не друг, Сувору в том числе. Но и не враг. Он мне нужен. И вам. Мне сподручней его вместе с вами искать, а вам – со мной. Потому быть нам заодно, вот и весь сказ мой. А не нравится – один дальше пойду.
Крапива поймала себя на том, что смотрит на Искру, ожидая его решения. Сообразив, что помимо воли уже признала его вожаком, девушка украдкой скосилась на остальных. Харальд тоже поглядывал на побратима. Крапиве, ясное дело, никто не объяснял, что и как водилось в их дружбе, но она сразу всё поняла.
Искра открыл рот говорить… Но тут Страхиня внезапно насторожился, уловив нечто никому из них не доступное. А потом, мгновенно и без предупреждения взвившись, исчез в ближних кустах. Тотчас оттуда долетел шум короткой и неравной борьбы, потом придушенный вскрик.
Искра с Крапивой немедля бросились следом, схватив из костра по пылающей головне. Когда они подбежали, Страхиня уже поднимался на ноги.
– Вот оно как, – сказал он всё с той же очень неприятной усмешкой. – Лес-то здешний, оказывается, совсем невелик… За каждым деревом по соглядатаю…
В его хватке беспомощно извивался молоденький белоголовый парнишка. У него висел на поясе хороший охотничий нож, но воспользоваться им он не успел. Он, может, и был лихим полесовником, привыкшим выслеживать опасных зверей. Но против Страхини его охотничья сноровка никуда не годилась.
– Тойветту!.. – в один голос узнали ижора Харальд и Искра, когда варяг выволок свою добычу поближе к костру. – Тойветту Серебряный Лис!..
– Я давно шёл за тобой, сын Твердислава, – сказал Тойветту. – Я держал стрелы на тетиве, когда тебе грозила опасность, но не показывался, потому что мне было стыдно. Ведь это из-за меня ты зимой едва не погиб.
– Ну и зря не показывался, – покачал головой Искра. – Не пришлось бы нам о многом гадать, что теперь мы знаем наверняка!
Ижор промолчал. Вина, которую он сам на себя возложил, была столь безмерна, что ещё одну маленькую провинность не стоило и считать.
– Значит, корабль был на самом деле… – пробормотал Харальд. – Корабль мёртвых, на котором мы плыли в Вальхаллу… Мой корабль… И человек, что положил меня в лодку… Значит, не померещилось…
– Не узнал ли ты, Тойветту, кого-нибудь на той лодье?.. – с бьющимся сердцем спросила Крапива. – Ну, пока вниз с ветки смотрел?..
Ижор опустил глаза и обхватил руками колени.
– Мне стыдно, – сказал он. – Я испугался, как лягушонок, которого уж хватает за лапку. Я сразу зажмурился, чтобы они не увидели меня и не взяли с собой. Я только заметил, что все были брошены как попало, а один лежал на носу, и было похоже, что он приполз туда сам.
– Это был, наверное, тот старик, который мне посоветовал прежде смерти не умирать, – предположил Харальд. – Мало удивлюсь я, если узнаю, что это он отвязал причальный канат и освободил мой корабль. Пока я там был, корабль вели на верёвках!
– Старик?.. – хрипло выговорила Крапива. Она держала в руках прут и, сама не замечая, ломала его на мелкие части. – У батюшки на заставе не было никаких стариков…
– Могли приютить кого, с ними и попал, – предположил Искра.
