Книга Меч мертвых [= Знак Сокола ], страница 93. Автор книги Мария Семенова, Андрей Константинов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Меч мертвых [= Знак Сокола ]»

Cтраница 93

Тойветту лежал нелепо раскинувшись и подвернув под себя в падении правую ногу. Он был мёртв: удар обуха проломил ему лоб.

Боярин Замятня Тужирич был настоящим вождём. В малой дружине боялись его, но и любили без памяти. На других Вадимовых кметей даже поглядывали свысока. Всё-то Замятня водил их на такие дела, о которых лучше было помалкивать, и всё-то удавалось ему. Не зря щедро жаловал его князь, не зря его воины серебряными ложками ели ещё тогда, когда Твердиславичи и сам Пенёк обходились деревянными да костяными…

И на пороги они за своим Тужиричем вышли не прекословя, хоть и сулил этот поход быть из всех самым тайным и самым зловещим. Шутка ли, тех убивать, с кем одному князю святую клятву давали… Оттого взял он с собою не всех, а лишь самых доверенных, многое с ним вместе прошедших и не привыкших в нём сомневаться.

Они и не сомневались. Как бы ни остерегали каждого в отдельности внутренние голоса – Замятне верили больше. Да ещё поначалу всё складывалось настолько удачно, что только и оставалось поверить в тайную милость Богов. Они истребили храбрых Суворовичей, не потеряв при этом ни человека. С Твердиславичами вышло потуже, но и это за невезение смешно было считать… Хоть и кажется людям, будто ясен душою творец молний Перун и склонен карать за неправду, – кто знает наверняка?.. И что такое неправда? Как осудить за неё, если ею покупается великая правда?..

Они не усомнились даже потом, когда вели корабль по болотам и терпели опасности и труды куда худшие, чем в двух коротких боях. Не пожелали считать всё, что творилось, предупреждением. Ибо шёл с ними отец их, Замятня Тужирич, и тоже терпел, и трудил себя наравне с остальными…

Но теперь?

Когда с похищением пленного корабля грозило пойти прахом всё, чего ради они погибали сами и убивали других…

Когда сам Замятня Тужирич пал в бою с безвестным варягом, и так похож был их поединок на святой Божий Суд, что мороз бежал по спине…

– Кто верёвки припас? – озирался Урюпа. – Завал будем растаскивать! А рубить высунутся, тех стрелами расстреляем!..

Глаза у него были налиты кровью. Он доводился Замятне первым ближником и горел исполнить задуманное боярином – хотя бы и без него. Корабльто ведь убегал, да не просто убегал – уводили. Ещё немного, и поздно будет ловить!..

– Погоди, Урюпа, – остановил его воин помоложе. Звали парня Хилок, за необыкновенную силу. Он вытолкнул перед собой одного из уцелевших разбойников: – Этот вот говорит, там поодаль лежат прорубленные челны… Попортили, кто от Болдыря уходил. Глянуть надо, может, починим?

– Это сколько провозишься! – рявкнул Урюпа. – Верёвки где, говорю?..

– Погоди, – повторил Хилок. – Корабля нам уже не поймать. И Замятню Тужирича не вернуть… Твердислава и чадь его без правды мы перебили, то наш боярин нам смертью своей показал…

– Так что с того?

– А то, что сделаем если, как говоришь, гнева Божьего нам уже не избегнуть.

Гридни слушали этот спор, и кто-то с сочувствием смотрел на Хилка, кто-то хмурился, отодвигаясь ближе к Урюпе. Тех и других было примерно поровну, но с Урюпой стояли старшие воины. Те, кому гнев Богов не так страшен был, как немилость погибшего вожака. А вокруг Хилка – в основном молодые, меньше ходившие за боярином и ещё не разучившиеся сомневаться.

– Скажи лучше: жить захотел, – зловеще промолвил Урюпа. – Через топи уйти на челнах, у другого князя хлеба кусок поискать…

Он очень надеялся, что парень оскорблённо выхватит меч, но Хилок только вздохнул:

– Я другого хочу. Со Звёздного Моста вниз не свергнуться, когда кон мне придёт и в ирий зашагаю…

И понял Урюпа: продолжать спорить с ним – значит вовсе потерять всякую возможность доделать начатое или хоть отомстить. Он плюнул наземь:

– Ладно. Ступай, спасайся. Но коли ещё мне под ноги попадёшься…

– Челны раздобуду если, вернусь, – ответил Хилок. – Подумай до тех пор, побратим.

Корабль шёл длинной протокой, падавшей в Мутную. Она то расширялась озерками, где по дну царапали ветви утонувших кустов, так что сердце обращалось в лёд: снова застрять?!. А между разливами тянулась узенькая водная тропка. Там было течение, помогавшее двигаться вперёд, зато вёслам совсем не оставалось пространства: девки упирались ими в раскисшую землю, клоками срывая с неё дёрн, а у себя – кожу с ладоней. Они давно перешли всякие пределы усталости, но продолжали грести, совершая свой подвиг, равный деянию погибавших в заслоне. Харальд стоял у правила. Он не сделал ни одной ошибки, выбирая путь судна. Ни разу не просчитался, определяя, где следует идти напролом, а где лучше отвернуть в сторону. Или послать Крапиву с багром на нос корабля, чтобы оттолкнула затаившийся в тине топляк…

Когда протока повернула ещё раз и впереди замерцала широкая лента реки, Харальд понял, что не зря родился на свет. Путь в Ладогу, по существу, только здесь начинался и был ещё очень неблизок, но всем почему-то казалось: вот выбраться из болот, там-то уж…

Напряжение было так непомерно, что Харальд лишь со второго взгляда узрел корабли, шедшие по реке.

Он сразу понял, что ему примерещилось.

Хищные, узкие, длинные вендские корабли… Его с младенчества учили узнавать эти стелющиеся над водой силуэты, и он узнал их даже сквозь выевший глаза пот, узнал белое знамя на кроваво-красных щитах по бортам.

Гардский Хрёрек конунг шёл к Новому Городу…

Харальд закричал во всё горло. Тут же сорвал голос и поразился тому, каким тонким и слабым получился крик. Кто услышит его?.. Вздрогнувшие девки бросили вёсла и стали оглядываться, и им, видно, померещилось то же, что и ему, а может, они все просто сошли с ума – начали кричать уже вчетвером.

Помстившиеся корабли почему-то не исчезали. Более того, один даже повернул в сторону протоки, и тогда Харальд заподозрил, что всё это наяву.

– Их тринадцать, нас четверо, – сказал Страхиня. – Ну что ж, хуже бывало…

Он держал в руках оба меча, свой прежний и отобранный у Замятни. Он превозмог жестокую рану и вновь готовился драться. Кожаную рубаху на себя натянул и сверху кольчугу. Искре даже казалось, будто Синеокий неведомым образом сообщал варягу новые силы; во всяком случае, свободный от повязки Страхинин глаз и сапфир в рукояти горели равным огнём. Синеокий, между прочим, лежал у него в правой ладони. Искра невольно вспомнил о том, что варяг не был левшой, и подумал: так ли обращаться с чужим, малознакомым мечом, только что отнятым у врага?.. Сам бы он не решился, ну да не спрашивать же…

У себя за завалом они плохо слышали, о чём спорили осиротевшие гридни и почему половина вдруг повернула прочь, уводя с собой двух разбойников проводниками. Болдырь определил:

– Тот, что младше, Хилок, уйти вздумал, а Урюпа, старший, кает его…

– А нам всё лучше, – ответил Страхиня. – Одного жаль, не передрались!..

Говорить ему наверняка было больно, но зубы весело скалились из бороды, забитой спёкшейся кровью. Искре вдруг вспомнилось заметённое снегом зимовье и деревянный образ меча, расколотый в щепы. Почему у Страхини был вид человека, совершившего нечто такое, после чего не жалко и умереть?..

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация