Мы петляем по переходам, Алетта внимательно слушает, потоки студентов текут в обе стороны. Холод подземных стен продирает до костей, поэтому я облегченно вздыхаю, когда мы оказываемся в корпусе и поднимаемся в сторону кафедры подводных существ, которым будет посвящена первая лекция в этом семестре. Огромная современная аудитория уже заполнена студентами, возвышающиеся концентрическими кольцами ряды окружают кафедру-сферу, на которой со всех сторон будут транслироваться материалы. Засмотревшись на нее, я чуть сбавляю шаг, поэтому Алетта успевает проскочить, а я шагаю в арку двери в ту же минуту, что и взявшийся невесть откуда парень.
Меня ударяет сначала сильным плечом, потом — ароматом туалетной воды, резким и холодным, как морские глубины. Мы поворачиваемся одновременно, и я поднимаю голову: у стоящего напротив небрежно зачесанные назад, иссиня-черные волосы. Радужка цвета пламени и ромбовидный зрачок — отличительная черта въерхов.
Ноздри парня шевельнулись, а потом он шагнул вперед, оттолкнув меня в сторону. Больно ударившись локтем о дверь, я уронила сумку, и ее содержимое рассыпалось по полу. Перо тапета хрустнуло под чьей-то ногой раньше, чем я успела его поднять.
Перо! Перо, чтоб его! Оно стоит недельной зарплаты у Доггинса.
— Засранец.
Мой голос прозвучал неожиданно громко, после чего в аудитории воцарилась тишина. Такая тишина, что даже собственное дыхание показалось мне громким.
— Прости, — въерх развернулся ко мне, сунув руки в карманы, — ты что-то сказала?
Он смотрел на меня сверху вниз, что было несложно, учитывая, что я сидела на корточках. За его спиной нарисовались еще несколько, кажется, один из этих парней раздавил мое перо. Я успела увидеть, как у Алетты округлились глаза. Что касается остальных, они просто замерли. В тишине у кого-то что-то свалилось со стола, но больше не раздалось ни звука.
— Я сказала, — я сгребла в сумку все, что из нее выпало, и поднялась, — что ты засранец. Прощаю.
Его глаза вспыхнули рубиновым огнем, но разгореться ему помешал звонок: в аудиторию вбежал преподаватель. Я обошла создавшего толпу въерха и направилась к свободному столу, пожираемая взглядами всех, кто собрался в аудитории. Алетта, плюхнувшись рядом, ткнула меня в бок. Глаза ее по-прежнему были круглыми, как жетоны для разового проезда на гусенице.
— Вирна! — выдохнула она едва слышным шепотом. — Ты рехнулась?
— В смысле?
Вместо ответа Алетта едва заметно кивнула на парня. Под пристальным царапающим взглядом въерха мне стало не по себе, особенно когда я увидела перстень на его пальце. На печатке была выбита двойная молния, рассекающая треугольник основ. Символ рода К’ярдов.
Глава 4
ПАРШИВЫЙ ДЕНЬ
ПАРШИВЫЙ ДЕНЬ. ЕЩЕ ТОЛЬКО УТРО, а он уже паршивый. Все словно сговорились, чтобы меня довести. Сначала отец, который вдруг заинтересовался моим расписанием.
— Зачем тебе подводная зоология, Лайтнер? — спросил он за завтраком таким тоном, что мигом отбил весь аппетит, поэтому я отодвинул тост с рыбным маслом и смело встретил раскаленный взгляд.
Обычно отец предпочитает тишину и новостные ленты на своем тапете. Это на пресс-конференциях, на званых обедах и в интервью он блистает красноречием, а перед нами ему не нужно изображать примерного семьянина. Вообще никого изображать не нужно. Так проще, и всех это устраивает. Поэтому, если он решил поговорить, значит, будет выдвигать претензии.
— Мне интересны твари, которые водятся в океане.
У меня даже получилось ответить спокойно, главное, что не капли лжи, хотя я с трудом подавил раздражение.
— Тебе нужно выбирать дисциплины, которые пригодятся в будущем, а не тратить свое время не пойми на что.
А, нет, не подавил! Наверное, оно все-таки просочилось, потому что даже Джубо оторвался от тапета, что для мелкого большая редкость. Брат уставился на меня во все глаза, не говоря уже о побледневшей маме, занимавшей место на другом конце стола. Только ради нее я ответил мягче, чем собирался:
— Я вправе распоряжаться собственным временем, как того захочу.
— Если это не влияет на твою успеваемость.
— Это влияет на мою успеваемость?
Вопрос риторический, потому что у меня отличные оценки по всем предметам (и по тем, которые настоятельно рекомендовал отец, и по тем, что я выбрал сам): я привык быть лучшим. В меня это вдалбливали с детства, поэтому быть лучшим вошло у меня в привычку.
— Пока нет, — холодно признал отец.
— Тогда не о чем говорить.
— Как раз есть. Тебе это не нужно.
Отец не повысил голос, но по столовой прокатились отголоски его силы. Сок в бокале качнулся и пошел рябью, пол под плитами содрогнулся. От демонстративной мощи все волосы на теле встали дыбом, в груди заворочалась ярость. Какого едха?!
[2] Запугивает, как одного из своих чиновников, у которых колени трясутся при его появлении!
— Мне лучше знать, — несмотря на давящую энергетику, ответил я в тон ему, — что мне нужно, а что нет.
Глаза отца вспыхнули, на лице заходили желваки, воздух задрожал от сгустившейся мощи. Хочет по-плохому? Будет по-плохому, плевать. Дело не в этом предмете, а в том, что отец привык, что все вокруг него прыгают. Все, но не я. Поэтому я сжал кулаки, готовый ответить на силу силой.
— Диггхард! — Высокий голос мамы ворвался в наше противостояние. — Лайтнер! Перестаньте, пожалуйста. У нас же семейный завтрак.
Оказалось, она вскочила со своего места и смотрит на нас перепуганными глазами. Отец перевел на нее тяжелый взгляд, и мама сжалась — не просто опустилась на стул, а словно уменьшилась в размерах. Она всегда так делает — пытается быть незаметной. Потому что боится отца, но всегда неизменно вмешивается. И зачем, спрашивается?
— Где ты видишь семью, мам? — бросил я раздраженно и в таком настроении убрался из столовой.
По пути в Кэйпдор, правда, успел пожалеть о своих словах. Мать не виновата в том, что Диггхард К’ярд пытается вылепить из меня свою копию, а я не собираюсь быть таким, как он. Я стану гораздо лучше.
Разговор все равно крутился в голове, отравляя все и вся. Нет, отец не сможет повлиять на мой выбор, но то, что просто так он этого не оставит, бесспорно. Оставалось только готовиться к удару. Казалось, что может быть хуже? Одна. Едхова. Девчонка! «Засранец». «Прощаю». Ее слова голографической бегущей строкой крутились в голове, мешая сосредоточиться на вещающем вводную лекцию преподе. Несмотря на то что она осталась на верхнем ряду за спиной, все равно ее образ и слова впаялись в память намертво, перебивая даже мысли о «семейном» завтраке. Будь она парнем-въерхом, мы бы прогулялись после уроков на полигон для силовых тренировок и проверили, кто из нас засранец. Но девчонка? Да еще и человек? Что вообще взять с калейдоскопницы?
