Потом раскрутили его любовницу, с ее слов, начштаба утверждал, что ни за кого погибать не собирается. Хватит, мол, хлебнул горя на этой войне. Если припрет — сдастся. Жизнь дороже. Да и вообще он находится в истерическом состоянии, на грани срыва. И нечист на руку — была одна история с мародерством и хищениями, чудом выкрутился. И какие-то отметочки из секретных директив делал в своем блокноте, который тщательно прятал. В общем, были подозрения, что он готовится к переходу на сторону врага.
Вот и отправился разбираться я с ним на линию фронта. Сперва хотели, как обычно делаем в таких случаях, когда нет прямых доказательств, вывести подозреваемого в запасные части и там оперативно отработать по полной программе. Но полк ввязался в отчаянное контрнаступление, и выдернуть начштаба мы не успели.
Решение по нему оставалось на мое усмотрение — арестовать или нет. Командир дивизии не горел желанием меня отпускать сюда — полк, по его словам, находился в крайне тяжелом положении. Но это и есть фронтовая работа особиста — лезть в самое пекло.
— Командир и начштаба вон лежат, — кивнул в сторону заснеженного холма комиссар полка, приосанившись и сбрасывая с себя оцепенение. — Оба. Как безродные собаки!
— Почему как собаки? — удивился я.
— Потому что собаки и есть. И погибли как собаки.
— Объяснитесь, товарищ полковой комиссар.
— Пристрелил я их. Вот этой рукой, — кивнул он на перевязанную руку. — Тогда она еще держать автомат могла.
— Что тут у вас происходит?
— А то, что один дурак умудрился загнать полк в окружение. А другой вражина предложил ему сдаться. Они еще пару человек из штаба уговорили и уже к немцам бежать собрались. Тут я их и достал. Так что арестовывайте меня… Но только после того, как отсюда выберемся — остатки полка спасать надо. Но скорее всего, не выберемся. Крепко Салтыков нас в ловушку посадил.
— Так. — Я попытался переварить известия. — Кто командует полком?
— Я. Только полком это теперь не назовешь. Даже на батальон уже не тянем. Пойдемте…
Мы зашли в штабную избу, где находились связист и пара лейтенантов. На дощатом столе были разложены карты. Полковой комиссар принялся объяснять сложившуюся ситуацию. Она оказалась куда хуже, чем можно было представить.
Командир полка Салтыков, из молодых да ранних, обласканных званиями и должностями, выполняя дивизионную задачу по нанесению контрудара противостоящей группировке немцев, лихо прорубил оборону немцев и вклинился в их порядки на глубину, превышающую запланированную.
— Еще один орден хотел на грудь, фанфарон! — буркнул комиссар. — Генералом стать мечтал. Стратег хренов. Только не понял, что с флангов нас не поддержат. У немцев там оборона слишком сильная, а дивизия измотана. И в воздухе у противника подавляющее превосходство. Вот и осталась у нас узкая заснеженная полоска, которую немцы вот-вот перережут. Эдакая дорога жизни, по которой нам сумели подогнать роту из резерва и боеприпасы. Думаю, вы последний были, кто проскочил.
Полк на скорую руку организовал оборону. И теперь ее перемалывали немцы. Артиллерии почти не осталось — передавили гусеницами и накрыли огнем немецкие танки, правда, и сами отступили, понеся потери. Но придут снова…
На следующий день у меня чуть уши не сорвало — такая была канонада. Немцы снарядов не жалели. Двумя волнами на нас зашли бомбардировщики. В итоге противник замкнул кольцо и отбил все атаки пытающихся деблокировать полк частей дивизии.
Выйти из кольца шансов у нас было мало.
Когда закончился грохот, на мир обрушилась сказочная тишина. На командном пункте мы с комиссаром выслушивали итоги боя. И артналет, и атаки немцев мы пережили. Но это временно. Большинство наших пушек и минометов уничтожено. А для оставшихся совсем мало боеприпасов. Бойцы частично деморализованы. Во втором батальоне комбат сорвал попытку перехода взвода к немцам, лично шлепнув зачинщика.
— Если не подтянут резервы, а их у армии просто нет, перемолоть остатки полка — дело одного-двух дней, — пояснил полковой комиссар. — Да, жаль. И я виноват — не отменил приказ комполка! И что теперь? Был полк — и нет полка.
— Мы еще живы, — сказал я. — И сдаваться не будем. Пусть даже костьми ляжем.
— Ляжем. Все дружно… Эх, товарищ чекист. Знаешь, солдатская доля тяжела. В любой момент он должен отдать самое дорогое, что у него есть — собственную жизнь. И как убедить человека в необходимости этого? Как сделать так, чтобы приказ стал для него дороже жизни?
— Не убедим, так заставим, — произнес я. — Не великий я искусник в военном деле, но понимаю — нужно прорываться к своим.
— А как? — Комиссар начал водить указкой по карте. — Тут поле — его плотно держат под прицелом немцы. Здесь — река. Здесь — их артиллерия и танковая часть. Все ходы перекрыли.
— Через реку надо идти.
— Навалятся и сомнут.
— Ночью можем пройти. Вот здесь на берег выберемся, — ткнул я в карту. — Можем даже артиллерию перевезти.
— Если она лед не проломит.
— Лед выдержит. Быстро надо все делать. Неожиданно для немцев. Но для этого нужно их силы и внимание оттянуть.
— Отвлекающий удар?
— Точно. Частью наших людей придется пожертвовать. Шансов у них не будет.
— Понятно. Прав ты, товарищ особист. Жаль, грамотных офицеров почти не осталось. Лейтенантики после училища, командиры из запасных полков.
— С отрядом отвлечения я пойду. Если доверишь.
— Ты чего? — уставился на меня комиссар. — Тебе это зачем? Не твоя же работа!
— Да говорил один мой начальник, что в таких случаях военный контрразведчик — последняя линия обороны… Или наступления.
Что меня толкнуло на такой шаг? Рациональность? Может быть. Из оставшихся на ногах офицеров я не ощущал ни в ком святой решимости и готовности сделать такое. Ну а еще — как я мог послать людей на смерть, а сам по их костям выбираться к своим?
Я вырос с осознанием, вбитым отцом, а в него его отцом — и так до ветхозаветных времен: в жизни есть две стороны — правильно и неправильно. Верность друзьям, Родине — это правильно. Совесть, уважение к людям — это правильно. А воровать, предавать, трусить, убивать — это неправильно. И люди себя отдают или той, или иной стороне. Иногда сразу и не поймешь в нашей жизни, где и как оно — правильно. Но для этого, может, и дана жизнь человеку, чтобы научиться разбирать эти понятия и находить правильную сторону…
В общем, утрясли мы план, расклад сил и средств. Сверили часы. Комиссар смотрел на меня с сочувствием — как на покойника. Наверное, так оно и было.
Около штабной избы я выстроил четырех своих бойцов из спецбатальона Особого отдела и растолковал доходчиво ситуацию:
— Иду с отрядом отвлечения на верную смерть. Приказывать никому не буду. Со мной только добровольцы. Кто пойдет?
