На трамвае я добрался до госпиталя и теперь обнимал свою родную жену.
— Хотела тебе сказать. — Она замялась. — В общем, через неделю я отбываю во фронтовой госпиталь.
— Что? На фронт?!
— Так надо.
— А дети? Алевтиночка, если с нами обоими что случится. Как тогда?
— Ничего не случится. А если… Сергей, зачем мы детям такие, которые ради них струсили?
— А Танюшка? Мы что, оставляем ее одну?
— Таня сама не сегодня-завтра медсестрой в санитарном поезде на фронт уедет. Все пороги в военкомате оббила.
— Э, нет! — У меня даже голова заходила ходуном от такой перспективы. И в памяти всплыл летчик Забродин, которого мы готовили к заброске. Как он говорил: «Фашисты любят бомбить госпиталя и санитарные поезда».
— Она давно выросла. И это то, что каждый человек должен решать для себя сам.
Алевтина уткнулась носом в платок, вздрогнули ее плечи. Когда я обнял жену, она уже была в полном порядке и даже слабо улыбнулась.
А я и сказать ничего путного был не в состоянии — растерян и удручен.
— У тебя-то что? — спросила жена.
— Завтра доложусь в наркомате. И обратно, в свой отдел.
— Я не была дома уже неделю. Но сегодня приду. Жди…
И я ждал. Не спал почти всю ночь. Но Алевтина сдержала слово — пришла. Правда, совсем под утро. И на какой-то час. Просидели мы, держась за руки и смотря друг на друга.
А потом нас опять закрутила война…
На проходной Лубянки мои документы тщательно исследовали, сверили, посмотрели в заявке на пропуска. И я, получив пропуск, с сопровождающим старшим сержантом проследовал в знакомый мне кабинет Вересова на последнем этаже.
— Ну, рассказывай, герой, — сказал хозяин кабинета. Он пригласил меня присесть и отхлебнул чай из стакана в массивном серебряном подстаканнике с портретом Дзержинского. Он вообще постоянно пил чай из стакана в этом подстаканнике, когда бы я у него ни был.
Я ему в двух словах поведал о моих похождениях.
— Молодец. Представим тебя на «Красное Знамя». Хотя не гарантирую. Сам знаешь, чекистам ордена дают неохотно. Да и за отступление давать не принято.
— Да что мне ордена? — махнул я рукой. — Людей вывел — это главная награда.
— Ладно. Хлебнул фронтовых радостей, почувствовал их на своей шкуре, и хватит.
— Как хватит?
— В центральном аппарате поработаешь.
— Это ты меня на бумажки решил посадить? — возмутился я.
— На бумажки? — хмыкнул он. — О бумажках ты только мечтать будешь…
Глава 2
— Проходи, агент Ящер, — с каким-то смаком произнес новую кличку Кургана тот самый похожий на колбасника майор Вебер, стараниями которого Курган оказался в разведшколе.
Майор абвера Гоц Вебер происходил из семьи одесских немецких колонистов, оттуда и знание русского языка, в том числе площадного. Он носился с идеей объединения немцев юга России в отдельную организацию.
Несмотря на свою разудало-веселую манеру общения, он казался Кургану самым хитрым и опасным из всех немцев, с кем ему пришлось взаимодействовать.
— Ты же ни на волосок не веришь в наше дело, — неожиданно бросил в лицо слушателя Вебер.
— Я предан великой Германии. Именно в ней увидел смысл своего существования, до этого момента достаточно никчемного и аморального, — отчеканил застывший в центре небольшого штабного кабинета Курган, гордо вздернув подбородок и демонстрируя искренность своего идейного порыва.
— Смысл существования? — саркастически усмехнулся майор. — Будешь врать, рискуешь лишиться моего расположения. А вместе с ним и головы.
— Виноват, господин майор! — вытянулся по стойке смирно Курган.
— Не корчь преданные рожи. Скажи лучше серьезно, сынок, — почему мы должны верить тебе?
— Потому что за вами сила.
— А большевики? Раньше, когда за ними была сила, ты не спешил вступать в комсомол и служить жидобольшевикам верой и правдой.
— Они слишком много от меня хотели. А с вами я могу быть самим собой.
— И выпускать время от времени из себя зверя?
— Вы необычайно точны в определениях, господин майор.
— То есть… — посмотрел Вебер на него внимательно.
— Я хочу брать от жизни столько, сколько унесу.
— А не надорвешься?
— Конечно, в рамках, которые мне будут позволены вами, — быстро поправился Курган, видя, куда может его завести такой разговор. — Я хочу быть над, а не под и не сбоку. А большевики хотели, чтобы я был счастлив от того, что внизу, а наверху — их комиссары. Это не по мне. Ваша власть сурова, но честна. Вы сразу расставляете все по своим местам, без наивного пустого трепа.
— Хорошо, я понял тебя. Мы нуждаемся в твоих услугах, сынок, и ты должен испытывать гордость от самого этого факта. Но я понимаю, что ты животное, и высшие соображения тебе чужды. Поэтому запомни одно: мы не умеем убеждать или воспитывать. Мы умеем убирать препятствия в виде возомнивших о себе слишком много винтиков нашего механизма.
— Это я понимаю прекрасно.
— И пути назад нет. При попытке исчезнуть из нашего круга внимания мы найдем способ предоставить большевикам все сведения о твоих подвигах. И тогда тебя будет искать вся страна Советов. Точнее, то, что от нее осталось.
— И это мне известно.
— Готовься к своему первому ответственному заданию. Уже скоро.
По спине Кургана пополз холодок. Ага, вот и зарекомендовал себя, выявил предателей. А в награду что? Самое трудное задание? Немцы умеют использовать людей на двести процентов. И давай-ка, агент Ящер, двигай к черту в пасть!
Бог ты мой, все же что-то он делал не так. Не смог до конца понять немцев — они всегда выкручивали ситуацию так, как он не ожидал.
Впереди заброска. Здрассьте, товарищи большевики и НКВД. Я пришел. Не ждали?
Ужас накатил и схлынул. Ладно, нечего стонать, будем исходить из ситуации. Даже такой дерьмовой.
Глава 3
— Вот черт. — Моя нога угодила в воду, смешанную с грязью в глубине окопа.
— Осторожно, — поддержал меня за локоть Лев Никитин, комиссар стрелкового батальона — наше доверенное лицо, оказывающее мне помощь в проведении операции «Клин».
Весна постепенно вступала в свои права. Земля оттаивала, из-под снега появилась грязь. Ничего, грязь высыхает, холода проходят. Впереди солнце, лето. Да и вообще, я уверен, что все будет куда лучше, чем было. Самое страшное мы пережили.
Мы с Никитиным пробирались ночью по траншеям. Мне нужно было убедиться во всем самому. Мы готовили переброску агента, на которого возлагали большие надежды.
