Что-то смущало меня. Я присмотрелся. Потом с облегчением выдохнул:
— Это не они.
— Почему?
— У машины Файербаха помят капот. Его выправили, но следы остались. У этого капот ровненький. Не они.
— Так что?
— Ждем.
В операции задействовали бо́льшую часть отряда. Его поделили на две части — по маршрутам возможного движения объекта.
Акция была отчаянная. Леса здесь были не слишком густые, так что отход проблематичен. Поэтому партизанских нападений доселе здесь не случалось, и немцы чувствовали себя вольготно. На эффект неожиданности мы и рассчитывали.
Может, капитан поедет по другому маршруту? Неизвестно. Связи между группами нет — рации в отряде всего только две, и исключительно для контактов с Большой землей.
Мы снова ждали. Ждать — это трудная работа. Особенно когда ждешь, что очень возможно, собственной смерти…
Объект появился ближе к вечеру.
— А вот это точно они! — воскликнул я торжествующе.
Как и описывал агент, перед нами тентованный грузовик с солдатами и «Хорьх» с поврежденным капотом — та самая машина.
— Ну, здравствуй, фон Файербах, — плотоядно оскалился Гриневич.
И лихо так, под редкую птицу, подал звуковой сигнал — боевая готовность.
Пока машины крутились по извилистой дороге, мы успели бегом добраться до места засады.
Времени потратили партизаны немало, чтобы замаскироваться и подготовиться. Но зато теперь ни один острый глаз не обнаружит нашу засаду.
Я лежал, укрывшись ветками. Слышал растущий гул мотора грузовика. Рядом со мной застыли, едва дыша, Гриневич и Лавр — мастер-подрывник, соорудивший на дороге фугас.
— Приготовься, — прошептал Гриневич повторенное уже не раз. — Лавр, сносишь грузовик. По легковушке стреляют другие.
— Да понял я уже давно все, — раздраженно прошептал в ответ подрывник.
Воспринимал он эти слова, как выражение недоверия, но командир упорно долдонил одно и то же.
— Получи. — С этими словами Лавр вдавил деревянную рукоятку подрывной машинки.
Бабахнуло знатно. Грузовик опрокинуло взрывной волной.
— Готов! — крикнул я ликующе.
Тут же заработал пулемет, разнося двигатель «Хорьха», и машина зарылась носом в густой кустарник.
В сметенном взрывом грузовике остались выжившие и готовые к бою. И вот уже заработал по нам немецкий пулемет. Ну, и по фашистам стали бить из всех стволов.
Из салона «Хорьха» выбрались двое. Коротышка фельдфебель — это адъютант. А нескладная фигура с порывистыми движениями явно принадлежала капитану Файербаху. Они что есть сил припустили по дороге.
Только бы капитана не подстрелили ненароком. Живой этот гад нужен!..
И как сглазил!
Зацепил капитана свой же пулеметчик. За секунду до того, как удачным броском гранаты наши подавили этот проклятый пулемет.
Ни одна операция не проходит как задумано. Бывает хуже задуманного или лучше. Но всегда все стройные планы летят к чертям.
Когда немцев додавили, настало время выяснить, что с объектом нашей операции.
Коротконогий фельдфебель-адъютант был мертв — очередь разворотила ему всю спину. Он принял на себя большинство пуль, предназначавшихся его командиру.
Отто фон Файербах хрипел и тянулся к пистолету, который лежал поодаль. Ранило его в ногу и спину, но он был еще жив.
— Так, добиваем немчуру, берем капитана, собираем трофеи — и в путь, — отчеканил Гриневич.
Подгонять не надо было никого. Действовала группа слаженно и быстро. Это, может, в других партизанских отрядах царят анархия и раздрай. У Гриневича все по-чекистски четко. Он не уставал гонять своих подчиненных. Да и ядро составляли бывшие сотрудники милиции и комсомольцы.
Наспех перевязанного пленного пришлось тащить на плащ-палатке через лес. Он хрипел, пытался впасть в беспамятство, но упорно цеплялся за жизнь. До базы мы его донесли живым.
Врач отряда оказал нацисту первую помощь и проинформировал:
— Состояние тяжелое. У нас он точно сдохнет. В госпиталь его надо.
— Тут уж как успеем, — развел я руками.
С Большой земли обещали прислать за пленным самолет, давали строгие указания во что бы то ни стало сохранить ему жизнь. Но как ее сохранишь, если он две пули получил и метался в полубессознательном состоянии в землянке, оборудованной под лазарет?
Впрочем, время от времени капитан приходил в себя. Тогда я задавал ему вопросы. И он иногда бессвязно, иногда вполне осмысленно отвечал. А я записывал эти ответы. Важные вопросы, важные ответы.
— Все равно мы вас добьем, свиньи… партизаны… отбросы… — бормотал он.
— У вас земля под ногами горит.
— И у вас будет. Мы позаботимся. Наши егеря… Наши ягдкоманды. Они не оставят вам шансов. Будут преследовать в самых дремучих лесных краях. Будут вызывать ненависть к вам у народа… Ох, вы еще не знаете, на что способен немецкий холодный разум.
— А что ягдкоманды?
Файербах начал бормотать что-то бессвязное. Засмеялся каркающе:
— Беляны… Мы… Вас возненавидят ваши же жены и дети. Ха-ха…
Я попытался выудить у него еще что-то, но он впал в полубредовое состояние, время от времени бормоча:
— Вас возненавидят, ха-ха… Возненавидят…
— Почему?
Его взгляд снова прояснился:
— Вы опоздали. И будете пожинать горькие плоды наших сладких трудов. — Он расхохотался, закашлялся и застонал.
Слово за словом, долго и нудно, но мы все же вытянули из него время, место и суть акции. Вот только в одном он ошибся. Мы пока не опоздали.
— А ведь можем сковырнуть их, — сказал я.
— Давно надо было этих мух-паразитов вида цеце прихлопнуть, — кивнул Гриневич.
На подготовку операции и выдвижение на рубеж нам отводились считаные часы. Один из партизан, отлично знавший те места, уверенно показал, где можно крепко и надежно перехватить ягдкоманду.
— Пойду с вами, — объявил я.
— Не стоит, — попытался возразить командир отряда. — У нас с ними свои счеты. А тебе пора в Москву собираться. Не сегодня-завтра самолет прилетит.
— Не важно. Я пойду…
Глава 21
Кургану это виделось даже не операцией, а так — легкой прогулкой. Целью было белорусско-польское село Беляны.
В этих местах партизаны не приживались. Зажиточные селяне их не привечали, зато к представителям немецких властей относились с почетом. Было там немало сторонников пронемецкой организации «Белорусский комитет самопомощи».
