— Инструктор Лунь, в машину!
— А прыжки?
— Теперь это не ваша забота!
«Заброска? — В душе Забродина запела торжествующая струна. — Наконец-то!»
Потом его с двумя выпускниками в легковой машине отвезли в Минск. В лагере Абверкоманды-103 около Минского аэродрома их построили на улице. Офицер абвера представил мрачного, исподлобья смотрящего крупного мужчину:
— Ваш командир агент Ключник. Подчиняться ему во всем. Отныне он для вас и командир, и судья.
Ключник не проронил ни слова.
Потом была подготовка перед заброской, заучивание легенды и задания. На все про все ушло четыре дня. Момент заброски приближался.
Вечером группу вывезли на аэродром. Распределили по разным комнатам в спальном домике.
Забродина поселили вместе с Ключником, к которому он не только не испытывал симпатии — тот раздражал и напрягал летчика. Вообще, такой человек вряд ли подходил для роли командира. Одним своим присутствием он создавал невыносимые психологические условия. А как он поведет себя за линией фронта?
Ключник обычно не удостаивал подчиненных беседами, говорил только то, что необходимо, и ни слова больше. А тут перед отбоем неожиданно прямо поток слов пролил — штук аж двадцать.
— Я иногда во сне говорю всякую ерунду, — как-то нервно заявил он. — Не обращай внимания.
— Да мне-то что?
— Завтра в тыл к русским… Ну что, вернем свои долги и рейху, и Советам?
После этих двусмысленных слов Ключник завалился на кровать и заснул.
А Забродину так и не удалось сомкнуть глаз.
Глава 2
Мы пили в кабинете Вересова давно припасенный им для особых случаев коньяк — за победу в Сталинградской битве.
— А ты знаешь, что Сталинград спас Селивановский? — Вересов отставил опустошенную серебряную рюмку.
— Знаю, — кивнул я.
Когда в июле 1942 года у Сталинграда сложилась катастрофическая ситуация, командующий фронтом генерал Гордов, боясь гнева Сталина, тщательно скрывал истинное состояние дел. И начальник Особого отдела Сталинградского фронта Селивановский через голову всех своих руководителей направил шифротелеграмму лично Сталину: «Гордов не пользуется доверием в войсках, положение критическое». Верховный предпринял все возможные меры, сменил командование. Сталинград выстоял.
— Ведь едва не довел генерал свой фронт до катастрофы, шкот ему в глотку и китовый ус в зад! — выдал Вересов очередной словесный загиб. — Знаешь, учитель, катастрофы случаются, когда страх за свою шкуру перевешивает ответственность за порученное дело. И ладно если бы это дело было маленькое, даже не дело, а дельце. Но это Дело с большой буквы — жить или умереть нашей Родине, нашим родным, согражданам. И такое малодушие иначе, как преступлением, не назовешь.
— Твоя правда, — согласился я.
Сталинград стал для нас главным делом на всю вторую половину 1942 года. В самом городе я лично так и не побывал — мне поручили контрразведывательное обеспечение бесперебойности военных перевозок, а также безопасности частей, блокирующих подход к Сталинграду немецких подкреплений.
Армия наша была уже не та, что в сорок первом. Мы научились воевать и теперь бились с немцем на равных. И подавляющего господства в воздухе фашистских «стервятников» теперь не было. А советская артиллерия работала настолько филигранно, что вызывала ужас у врага.
Но война есть война. С ее вечными спутниками — паникой, трусостью, предательством. А поэтому и политрукам, и заградотрядам, и особистам всегда найдется тяжелая, а порой и грязная работа.
И борьбой с антисоветской пропагандой нам приходилось заниматься. К нашей чести, шашкой направо и налево мы не рубили. Наоборот, руководство нас наставляло:
— Осторожнее надо с привлечением за антисоветчину. Иногда принимаем за нее обычное недовольство красноармейцев недостатками в снабжении, деятельностью командиров, которые порой бездумно бросают подчиненных на пулеметы. Тут грань тонкая. А каждый обстрелянный солдат у нас на счету…
Но главной моей задачей оставалось противодействие абверу. Немцы забрасывали агентуру в огромном количестве. И похоже, теперь им это начало выходить боком. Через их перевербованных агентов мы организовали такую систему дезинформации, которая вскоре стала сказываться на ходе боевых действий под Сталинградом.
В результате титанических усилий РККА Сталинград стал для фашистов символом их поражения и воплощенным снежным кошмаром. И вот итог — наше кольцо окружения замкнулось, и 31 января 1943 года командующий группировкой фельдмаршал Паулюс подписал капитуляцию, сдав в плен более девяноста тысяч солдат вермахта. Таких потерь Германия еще не знала.
При известии о капитуляции Паулюса у меня покатились слезы радости, и я их не стеснялся. Огромное нервное напряжение последних месяцев, когда все висело на волоске, лопнуло. Мы победили!
— А ведь это перелом. — Я налил коньяк в серебряные стопки. — Теперь погоним супостата.
— Э, фашист еще силен, — поморщился Вересов. — На Гитлера вся Европа работает и за него же воюет. Немцы уже готовят мощный удар. И опять будет — кто кого. Перевеса нет ни у нас, ни у них. Почивать на лаврах нам рановато.
Да, война еще не закончена. Битв впереди немало. И работы для особиста хватит…
В начале 1943 года объявился генерал Власов. Как я и предполагал, возник он во всей красе своей убогой душонки.
Вересов после совещания протянул мне бумагу с карандашными отметками и невесело продекламировал:
— Смоленская декларация! Для борьбы с коммунистами создается РОА — Русская освободительная армия! Все русские, кто служит у немцев, теперь считаются ее военнослужащими. Подпись: Власов. Русская армия против русских. И на стороне немцев.
— Вот же паскудник! — Я даже опешил от такого.
— Представляешь, какая у нас новая головная боль! Придется организовывать оперативное прикрытие подразделений этой РОА, каленый болт ей в пятак!
— Больше всего ненавижу предателей, — сказал я. — Недаром им в Средние века в глотку вливали раскаленный свинец.
— И правильно, — кивнул Вересов. — Кто же, как не предатель, откроет ворота врагу, пришедшему жечь наши дома и убивать семьи.
— Да, подлее гада в мире нет. И пощады им не будет.
Глава 3
Вечерело. До выброски оставалось несколько часов. И Забродин, напряженно обдумывавший ситуацию, решился. Рисковать нельзя. Не в том он положении.
В штабном домике он нашел офицера абвера, который должен сопровождать группу до цели. Попросил разрешения войти. Отрапортовал четко, по уставу, немцы сразу добреют от этого, или звереют — в зависимости от настроения.
