* * *
К семи утра ведьма была на Лужковом мосту, где в утренних сумерках топорщились «древа любви», железные конструкции с тысячами запертых замков — больших и маленьких, разноцветных и серых, с именами молодых супругов. Тысячи ключей, надо полагать, покоились на дне под этим самым мостом, и водолаз с магнитом мог бы знатно здесь поразвлечься.
«Древо любви», а не «древо брака». Имена, даты, смешные сердечки; желание сковать и приковать, замок как символ неволи и безопасности. Замок на чугунном поясе верности; и зачем меня тянет на мост, думала Ирина.
Мост между двух берегов: как ты, бетонная конструкция, соединяешь твердь с твердью, так и моя судьба пусть соединяет любовь и свободу в одном флаконе… Тьфу, пропасть, это профессиональное, надо будет использовать в будущем… если у меня есть будущее, а не только прошлое, если это не мост посреди Стикса, хотя какие на Стиксе мосты.
Демон тащился рядом, повторяя каждый ее шаг, и непонятно, кто был чьей тенью. Добравшись до середины моста, ведьма остановилась у перил, глядя на фонтаны.
— На самом деле я был ей не нужен, — сказал Олег.
— Она тебя простила.
— У нее был любовник. Состоятельный приличный человек. И детям нравился. Все складывалось. А меня не бросала из одной только жалости. Был бы здоров — давно ушла бы.
— Олег. Она тебя любила.
— Жалела, — упрямо повторил демон. — Она и себя жалела, и собой гордилась — такая героиня, больного мужа не бросает, хоть и не любит давно. Приносит великую любовь в жертву смирению и добродетели. Теперь она молодец, а я…
— Олег, как тебе не стыдно?
— А кто сказал, что не стыдно? — спросил он с вызовом.
Ирина вспомнила, как несколько месяцев назад, в их первую встречу, он страшно кричал ей в лицо: «Что ты знаешь о самоубийцах? Когда ничего не привязывает к жизни, только боль, только и ждешь, чтобы это скорее закончилось?!».
— С таким диагнозом мне все равно оставалось недолго, — сказал он, будто прочитав ее мысли.
— Этого ты не можешь знать. И это не наше дело, сколько нам осталось.
— Ты тоже судья, да?
— А я похожа на судью? — она ухмыльнулась.
Он стоял очень близко. Глядел лихорадочно. А вокруг светлело с каждой секундой.
— Спасибо, — сказал он металлически-звонко, будто в горле сломалась железная спица. — Ты ей все правильно сказала. И ты все правильно сделала, ведьма. Спасибо тебе… большое.
Вокруг светлело и светало.
Если бы он был человек, она запросто положила бы ему руки на плечи. Сестринским таким, невинным движением. И потом, чтобы закрепить успех, поднялась бы на носки и понюхала уголок его рта. А потом и поцеловала; ни один из ее мужиков не будил в душе нежности. Страсть — да, страх — сколько угодно, а нежность — не про нашу честь.
Она поднялась на носки.
Ее ладони скользнули, проходя сквозь Олега, как сквозь голограмму; Ирину обдало ледяным душем. Он отшатнулся с запозданием — он хотел и должен бы отодвинуться раньше, чтобы не допустить ее руки до себя. Но вот — замешкался. Поддался.
Они молчали долгих пять минут, а вокруг светало неотвратимо и мощно, как взлетает на столбе пламени ракета.
— Как мне жалко, если бы ты знала, — сказал демон. — Как мне жаль.
— По правилам, — заговорила она громче и веселее, чем это было бы естественно, — ты ведь искупил. Ты их спас, троих, четверых даже, если считать Алису.
— Нет таких правил.
— Как же нет! Я сто раз видела в кино. Призрак выполняет свою миссию и успокаивается…
— В аду.
— Ну почему обязательно в аду? Зачем тогда все это было, а?
— Не знаю, — признался демон. — Художника я не спас.
— Потому что тебе сообщили неправильные данные! Потребуй, чтобы тебе дали новое задание, с правильной информацией…
— …Напиши жалобу…
— Ну и пожалуйся! Кто там у вас самый главный демон?
Он улыбнулся — впервые на Ирининой памяти. А потом вдруг засмеялся — очень тихо, не очень весело, но это был человеческий теплый смех.
— Ира, ты прелесть.
— Ну, я ведьма без высшего образования… Но разве я не права?
— Права, права, конечно.
Он перестал смеяться. Потянулся к ней, но, одумавшись, остановил руку на полпути:
— Ира, иди, а?
— Как — иди?
— Сейчас солнце взойдет…
— Олег!
— Уйди, пожалуйста. Я не знаю, что со мной будет, я хочу, чтобы ты ушла!
— Сбежать, — сказала она укоризненно. — Чтобы кого-то от чего-то уберечь. Вот мужики: снова на те же грабли.
И ухмыльнулась самой бесшабашной из своих улыбок.
* * *
Ровно в семь тридцать девять солнечный диск вынырнул из-за горизонта, и первыми его появление заметили крыши на западе.
Ирина и Олег держались за перила моста — их руки были рядом, и можно было поверить, что они соприкасаются.
Ведьма сощурилась, когда солнечный луч ударил ей в глаза. И крепче сжала перила; солнце поднималось выше. Блестели струи фонтанов. Катились по набережной машины. Олег дышал ртом, как если был бы жив, и смотрел на небо, словно надеясь взлететь.
Солнце встало — а он все еще был рядом, был здесь.
— Тебя простили, — прошептала Ирина.
На секунду ей поверилось, что, как Пиноккио стал настоящим, так и Олег теперь сделается живым. Она была готова к тому, что его сейчас закружит, из пальцев ударят лучи, а превратится он в принца или в огра — значения не имеет…
— …Там для меня горит оча-аг, как вечный зна-ак забытых и-сти-ин!
Смеясь и распевая тонкими девичьими голосами, от Болотной площади надвигалась толпа подростков, весело проведших ночь. Ирина отвернулась только на минуту — а когда посмотрела снова, его уже не было.
— Олег?!
Ее рука сжимала перила — одинокая и белая, даже, кажется, синяя от утреннего холода.
— Олег!
Все, что случилось в эти месяцы, разом сделалось похоже на выдумку или бред.
Рассвет сменился утром, как в почетном карауле. Тянулись катера по воде, подъезжали бесконечные свадебные процессии, защелкивали замки на железных ветках и летели ключи на дно ключи, олицетворявшие чью-то свободу. На стоящую у перил женщину никто не обращал внимания.
Мало ли в городе сумасшедших.
Эпилог
— Как застегну эту пуговицу на сердце твоем, так пусть застигнет тебя любовь, и как пуговка к рубахе, так раб Божий Валерий бы к тебе льнул, и как не оторвется пуговица, так и ты не оторвись от его сердца!
