— Я не знаю, как мне поступить, — выдавил он, задыхаясь, и открыл глаза.
Я убрала руку и отошла назад.
— Иди. Просто иди в противоположную сторону. И если вдруг захочется повернуть обратно, то возвращайся.
Мне удалось улыбнуться. Я готова была его отпустить, чтобы никогда больше не увидеть. Тимофеев просто разрывал меня на части своим взглядом.
— А если я не могу сдвинуться с места?
Я рассмеялась и смахнула слезу.
— Тогда я не знаю, почему ты все еще не поцеловал меня?
Лёша наклонился, и тепло его дыхания коснулось моих губ. Я потянулась навстречу. Прикосновение получилось нежным и осторожным. Голова закружилась от желания, в груди затрепетало.
Настойчиво обхватив рукой за талию, Тимофеев крепко прижал меня к себе и жадно впился губами. Мне показалось, что мы растворились друг в друге. Губы прижимались к губам, пальцы вплетались в волосы, заставляя вскипать кровь.
Я задрожала всем телом, чувствуя, как пьянею от запаха его кожи, мои пальцы вплетались в его волосы, гладили шею. Несчастная кепка полетела на землю вслед за босоножками. Мы утонули в горячих волнах ощущений, не замечая ничего вокруг.
И только свежий ветер, налетев, на мгновение обнял нас и тут же исчез, унося с собой все печали. На душе стало так легко и спокойно, захотелось провести так вечность, держась крепко и не разжимая объятий.
В тишине. Даря друг другу нежные поцелуи и искренне глядя в глаза.
— Тяжело? — спросила я и уткнулась носом в его шею.
— Нет, — заверил Тимофеев, продолжая идти в прежнем темпе.
— Врешь, — усмехнулась я, заглядывая в его глаза.
Лёша остановился и подкинул меня на руках.
— Мне на тебя смотреть или на дорогу? — притворно сердито спросил он. — Ты ведь болтаешь, не замолкая.
— Больше не буду, — рассмеялась я.
Тимофеев нёс меня на руках до самого дома. Я немного переживала за его плечо, но это не мешало мне чувствовать себя самой счастливой. Чего только стоили взгляды прохожих! Школьницы, спешащие на последний звонок, хихикали, женщины в основной своей массе одобрительно улыбались, а попавшийся навстречу сгорбленный дедуля с удочкой даже присвистнул. Что уж говорить обо мне, я в первый раз в жизни удостаивалась такой чести, прежде меня никто на руках не носил.
— Откуда добычу тащишь? — воскликнул Степаныч, отставляя в сторону метлу.
Мы почти подошли к подъезду, когда дворник попался нам на пути, неизменно подтянутый и с причудливыми густыми усами, закрученными в стиле Пуаро. Возле его ног высилась кучка мусора, старательно сметенного со всего двора. Мужчина одобрительно улыбался и явно был настроен поболтать.
Тимофеев осторожно опустил меня на скамейку возле подъезда и сел рядом.
— На реке выудил, — усмехнулся он.
— Русалка… — догадался Степаныч, поворачиваясь ко мне.
— Доброе утро, — смущенно поздоровалась я и поправила платье.
— Видел я, как она отсюда на своих двоих ускакала, — сдерживая смех, сказал дворник. — Вслед за тобой.
Тимофеев улыбнулся. Мне стало смешно и стыдно.
— Я очень торопилась…
— Последний раз за мной женщины так бегали лет двадцать назад. — Степаныч ухмыльнулся, вспоминая. — Валентина с овощного отдела и Люська с галантерейного… Когда узнали, что я встречаюсь с обеими.
Я опустила глаза, краснея. Да уж. Мягко говоря, неловкий момент. Пришлось прикусить губу, чтобы сдержать улыбку. Сам того не ведая, дворник затронул щекотливую для нас тему.
Но, кажется, ненарочное совпадение не смутило Тимофеева. Он сел рядом и обнял меня за плечи.
— Точно так же, помню, бежали и спорили, кто первый меня поколотит. — Пожилой мужчина взял метлу. — Не догнали и подрались друг с другом! Волос повыдирали… Потом мне, конечно, всё равно от обеих досталось. Стыдно вспомнить.
— Бурная у тебя была молодость, Степаныч, — заметил Тимофеев, взяв меня за руку.
Наши пальцы переплелись.
Я почувствовала очередной прилив нежности. Его прикосновения становились таким родными, такими привычными и нужными, как воздух. Мне было удивительно и непривычно вдруг от осознания того, что этот человек сам становится зоной моего комфорта.
Я подняла глаза и посмотрела на него. Лёша вглядывался в лицо дворника, готовый не пропустить ни единого слова. Его губы были по-прежнему растянуты в непроизвольной улыбке, но брови выдавали некоторое напряжение, которое всегда сопровождало любой его разговор с собеседником. Он словно каждый раз сдавал экзамен, где его задачей было понять, проанализировать и ответить, не переспрашивая.
Я поймала себя на мысли о том, что уже привыкла к нему такому. И мне не важно, каким он был раньше. Привыкла к его необычному тембру, временами искажающему слова, или излишне громкому. Это всё становилось второстепенным, когда я видела свет, идущий изнутри него, чувствовала силу, способную сдвигать камни, и мощную энергию, меняющую мир вокруг. И я сама желала наполниться этой энергией до краёв.
— Главное, — усмехнулся дворник, — вовремя найти своего человека и остепениться.
Тимофеев молча кивнул несколько раз, продолжая задумчиво смотреть на него.
Мне захотелось погладить Лёшу по волосам, прижаться к его небритой щеке, целовать до исступления. А потом долго смотреть в его глаза со светящимися искорками в зрачках, в самые дорогие глаза на свете. Захотелось быть всегда рядом, а расставаясь, считать каждую минуту до новой встречи!
Я выдохнула, удивляясь самой себе. Становлюсь пьяной от одного его вида, а от прикосновений и вовсе крышу сносит! Обезумевшая!
— Саша, твой папа лежит в больнице, — прервал мои мысли Степаныч, тяжело вздохнув. — Всё очень плохо. Думаю, ему недолго осталось. Ты бы сходила, проведала…
Я обернулась к нему и замерла, не в силах проронить ни звука. По спине пробежал холодок.
Нужно было как-то реагировать, но я просто застыла. А что мне было сказать? Я не знала этого человека, не помнила тепла его рук, звука его голоса, всю сознательную жизнь не видела его поддержки и слов наставлений. Отец никогда не водил меня в школу, не плакал на последнем звонке, не помогал в выборе профессии. Этот человек присутствовал в моей жизни всегда, но незримо, подобно легенде. В остальном все его функции взял на себя брат.
И вот теперь я должна была как-то отозваться на состояние человека, с которым нас не связывало ничего, кроме пары телефонных звонков.
— Мы съездим, — тихо заверил Тимофеев, сжимая мою ладонь, — спасибо, Степаныч.
Дворник благодарно кивнул и вернулся к работе. Я продолжала хлопать ресницами. Во рту пересохло.
Лёша перекинул ногу через скамейку и устроился напротив. Изучая меня взглядом, полным сочувствия, он провел пальцами по моей щеке и нежно убрал прядь волос за ухо. Я чувствовала благодарность за то, что он избавил меня от необходимости отвечать на вопрос и что-то говорить об этом человеке.
