Оттолкнувшись от его груди, я сделала отчаянный рывок и почти коснулась пальцами пистолета. Долговязый процедил сквозь зубы ругательство и вцепился мне в руку, пытаясь удержать. Не помня себя, я продолжала пинаться, извиваясь всем телом. Платье болталось уже где-то на талии. Следующий пинок пришелся аккурат по мужскому достоинству, что заставило мужчину со стоном согнуться пополам.
Краем глаза я увидела, как Тимофеев, собрав последние силы, бросился на громилу головой вперед и сбил его с ног.
Схватив пистолет за холодную рукоять дрожащими руками, я попыталась встать, но, запутавшись ногами в собственном платье, вдруг повалилась набок. Оружие выскользнуло из моих рук и упало прямо к ногам тощего мужика.
— Черт, — барахтаясь, пробормотала я.
Долговязый убрал руку со своей промежности и потянулся за пистолетом.
Бросив отчаянный взгляд на дерущихся мужчин, я схватила первое, что попалось под руку, и швырнула в окно. Это была любимая кружка Сени, стоявшая на журнальном столике.
Зазвенело разбитое стекло, а затем наступила оглушительная тишина. Тощий мужик замер с пистолетом в руке. Верзила отвлекся и опустил свои лапищи, за что немедленно получил удар под дых от Тимофеева.
Увидев оружие, направленное на него, Лёша встал и сделал шаг назад, поднимая руки над головой.
— Сейчас здесь соберется весь дом, — из последних сил прохрипела я, указывая в сторону разбитого окна, — убирайтесь!
Не сказав ни слова, мужчины медленно попятились к выходу. Спотыкаясь, они спешили покинуть квартиру до прихода зевак. Верзила грязно выругался, подобрав нож, и выбежал из квартиры. Дуло же пистолета в руках тощего мужика сверлило нас свои черным глазом, пока совсем не скрылось из вида за дверью.
Мы выдохнули.
Окончательно я пришла в себя, почувствовав, как Лёша сильно трясет меня за плечи. Собрав обрывки ткани, и прикрыв мою наготу, он крепко прижал меня к себе.
Я чувствовала, что его тоже трясет.
— Всё хорошо, смотри, ничего серьезного, — возбужденно говорил Тимофеев, осматривая меня. — Слава Богу, ты не ранена. Значит, всё хорошо. Всё хорошо.
Под левым его глазом я заметила кровоподтек. Верхняя губа вздулась и слегка кровоточила. Раны на шее и груди посветлели от напряжения и стали еще заметнее.
Меня продолжало колотить.
Я прижалась к его груди и почувствовала опустошение. Всё произошедшее так сильно подействовало на меня, что я просто потеряла дар речи. Мне хотелось только одного — ненадолго остаться одной. Или с ним. Тимофеев становился единственным человеком, которого организм принимал в качестве единого целого со мной.
Я закрыла глаза. От разбитого окна приятно веяло вечерней прохладой.
Помню словно в тумане, как в квартиру вбежали орущий на всех и каждого в нервном припадке Донских, Катя, размазывающая слезы по щекам, и все остальные. Массовка.
Помню крики, шум и как Лёша помог мне дойти до ванной, чтобы я смогла скрыться от всего этого ужаса.
Я лежала, слушая шум воды и не в силах двинуться, чтобы соскрести со своего тела самой грубой и жесткой мочалкой воспоминания этого дня.
27
— Ушли? — спросила я, заворачиваясь в мягкий халат.
— Угу, — кивнул Тимофеев, отряхивая пыль с джинсов, и сел на диван.
Я спрятала голые ступни в красные махровые тапочки и закрыла за собой дверь ванной комнаты. Кожа на всем теле адски пылала после горячей воды.
— Замечательно…
— Как ты себя чувствуешь?
Я подошла и села напротив него. Мокрые волосы разметались по моим плечам, тело ужасно ныло. В горле еще ощущалось легкое першение, голос оставался сиплым, но звучал гораздо лучше.
Я перевела взгляд на обрывки платья, болтавшегося на спинке дивана. Ткань была разодрана и не подлежала восстановлению. Я безжалостно смахнула его на пол, подальше от глаз.
Лёша выглядел усталым и обеспокоенным. Его широко распахнутые глаза скользили по моему лицу, пытаясь не упустить ни малейшей детали. Он сидел, сгорбившись, словно его вдавили в диван, и боялся показать свои чувства и переживания.
— Да всё хорошо, — прошептала я, разглядывая его длинные пушистые ресницы, так хорошо сочетавшиеся с новой для его лица брутальной густой щетиной.
— Если ты устала, — произнес он, сглотнув, — ложись, я…
— Нет, — усмехнулась я, — ты забыл, что по вине безумной родственницы мне пришлось неплохо выспаться.
Ему было не до улыбок. Тимофеев взял мою руку в свою, продолжая хмуриться.
— Донских не хотел уходить, пока ты не скажешь ему, что с тобой всё хорошо.
Мои губы сжались.
— Я слышала, как он стучался.
Лёша вздохнул, разглядывая синяки на моих руках.
— Он не сказал этого, но винит во всем себя.
— И ты тоже.
— И я…
Он улыбнулся одним лишь краешком губ.
— Всё кончилось, и я хочу забыть об этом, — прошептала я, сдерживая слёзы. — Заберешь меня отсюда?
Тимофеев кивнул.
Я молча встала и пошла переодеваться. Радость от того, что беда вновь обошла нас стороной, всё не приходила. Единственное, что мы оба чувствовали, — это опустошение. Хорошо, конечно, что в голливудских фильмах герои, чудом выжив или выбравшись из страшной передряги, страстно целуются перед титрами. Это очень хорошо. Даже правильно. Но у реальной жизни свои законы.
Не всегда могут двое травмированных жизнью людей, переживших в один день воссоединение, балансирование на грани жизни и смерти, отчаянную схватку с опасными убийцами, вот просто так улыбаться друг другу и, срывая одежду, предаваться страсти в гостиной на старом диване. Им нужно время. Пять минут, пять часов, дней, а порой и лет, чтобы осознать случившееся. Чтобы пережить и, переступив через это, жить дальше.
— Если так подумать, то мы почти ничего не знаем друг о друге, — произнесла я, включив свет, и скинула обувь в коридоре.
Мы зашли в квартиру Тимофеева. Непроглядная темень стояла за окном. Часы на стене показывали начало второго ночи. До восхода солнца оставалось немногим более часа, но спать мне совершенно не хотелось.
— А что бы ты хотела узнать? — спросил Лёша, наблюдая за движениями моих губ.
— Ты всегда ведешь себя сдержанно.
Он снял кроссовки и бросил ключи на полку в прихожей.
— Это плохо?
Я стянула с плеча сумку и повесила на крючок.
— Нет. Я сама скрытна по натуре, поэтому могу тебя понять.
— Я полагал, это хорошая черта для мужчины.
Мне не удалось сдержать улыбку.
