— Не могу не согласиться.
Тимофеев склонил голову, размышляя.
— Особенно для того, кому порой бывает непросто и говорить, и понимать, что ему отвечают.
Я кивнула, прошла в гостиную и скромно присела на край дивана.
— Я понимаю.
Лёша скрылся в кухне. Забренчала посуда.
Я уставилась на аудиосистему, вмонтированную в консоль под телевизором. Шикарные динамики! Интересно, как давно ими не пользовались? Опустившись на корточки, я подползла, и мне удалось рассмотреть её ближе.
Отличное оборудование, не новое, но и не морально устаревшее. С таким можно было бы устроить небольшую вечеринку с танцами до утра. Как жаль, что я не люблю подобные мероприятия.
Я включила её и настроила на радиоволну. Приглушенные ритмичные мелодии заполнили помещение.
— Когда-нибудь, наверное, я расскажу тебе о своей жизни. — Тимофеев подошел и сел рядом, скрестив ноги в позу йога. В его руках были изящные бокалы на высокой ножке. Он протянул мне один, на четверть наполненный ароматным красным вином, оставив себе второй. — Поверь, в ней мало того, что было бы тебе интересно.
Я приняла бокал и с удовольствием сделала глоток. Вино было пряным и терпким. Как раз то, что нужно.
— Иногда мне кажется, что я знаю тебя уже давно.
Его взгляд скользнул по включенной аудиосистеме и вернулся к моему лицу.
— А если честно, я просто в смятении. Иногда мне кажется, что кто-то другой теперь принимает за меня решения, поступает так или иначе, абсолютно не советуясь со мной.
Я улыбнулась, чувствуя смущение.
— Может, это сердце?
Тимофеев спрятал глаза за своим бокалом, делая вид, что разглядывает вино.
— Больше похоже на безумие.
Сделав еще глоток, я поставила бокал на полку возле телевизора. Грудь словно сдавило обручем, настолько тяжело было дышать, находясь всего в метре от любимого человека и не касаясь его.
Мы оба знали, чего хотим. И как же странно и непривычно было стараться оттянуть момент желанной близости при помощи столь банальной уловки — милой болтовни за бокальчиком хорошего вина. Но именно это делало то, что должно было случиться, столь значимым и вожделенным. Я чувствовала нарастающее желание, но прятала глаза, ожидая момента, когда мучение станет невыносимым. Тогда разорвать нить напряжения будет еще слаще и приятнее.
— Мне нравится, — мягко произнесла я, облизнув губы, — что рядом с тобой я чувствую себя… легко.
Тимофеев сверлил меня взглядом, еле справляясь с эмоциями. От него исходила такая сила! Не физическая, скорее духовная.
— Возможность быть собой — большая роскошь в наше время.
Я согласно кивнула и поспешила отвернуться. Мне требовалось перевести дух. Покрутив ручку на панели управления, я поменяла звучавшую радиоволну на другую и снова устроилась напротив Лёши.
— Ты… любил когда-нибудь? — поправляя скомканное платье, спросила я.
Тимофеев глубоко вздохнул, стараясь унять волнение.
— Думал, что да.
— Она была красивая?
— Это уже не важно. — На его лице отразились боль и разочарование. — Она приходила в больницу, навещала меня, но, дождавшись дня выписки, объявила, что не вынесет таких испытаний. Я тогда встал на ноги, долго ходил по пустым коридорам, в абсолютной тишине, и не знал, зачем мне жить дальше. И только теперь понимаю, что боль, которую я испытал, стала огромным приобретением для меня.
— Почему?
— Потому что люди, которые были лишними в моей жизни, покинули её сами.
Я тяжело вздохнула и крепко сжала его руку.
— Не знаю, что и сказать…
Тимофеев поменял позу и отставил бокал подальше.
— Поэтому я долго время чувствовал себя мертвым пнём. Окостенелым и сухим. Даже сама мысль о том, что я могу когда-то испытать хоть какие-то чувства к другому человеку, довериться и впустить в свое сердце, была невообразимой. Сейчас я чувствую, как на этом пне растет дерево, и это происходит помимо моей воли. Я оказался беспомощен перед своими чувствами. И не знаю, стоит ли стыдиться этого.
Я взглянула на него с нежностью.
— Стыдиться, что позволил себе быть счастливым?
— Что вслух говорю о своих чувствах.
— Ты согласен повторить это под присягой? — усмехнулась я.
Тимофеев рассмеялся своей самой восхитительной улыбкой.
— Нет.
Я поправила волосы. Они почти высохли и пушились, словно одуванчик.
— Иногда нам не обязательно понимать, почему что-то происходит помимо нашей воли. Полезнее довериться и просто получать удовольствие.
— Я сейчас так и делаю.
Я наклонилась и шутливо помахала пальцем перед его носом.
— Ты сказал мне сейчас много красивых слов. И тебе придется за них ответить.
Он рассмеялся, обнажив ровные белые зубы. Его глаза смеялись и манили. Мне показалось, что музыка звучит слишком громко. Я залпом осушила бокал.
Отклонившись назад, Лёша замер и принялся задумчиво рассматривать меня.
— В моей голове сейчас крутятся строчки.
— Какие? — хрипло спросила я.
— Мы так похожи, смотрим друг другу в глаза, и мороз по коже.
Мне начинало нравиться, что сдержанный бородач мог быть со мной романтиком и открыто говорить о своих чувствах. Я улыбнулась.
— Вот, ты уже заговорил стихами. Это почти диагноз.
— Это строки из песни.
— О, ясно. — Я поймала себя на мысли о том, как, должно быть, невыносимо жить в полной изоляции от звуков, не имея возможности включать время от времени эту машину времени, способную с помощью одной только песни перенести тебя в прошлое, чтобы пережить радостные или грустные моменты заново. — А что ты слушал до того, как потерял слух?
Тимофеев заметно напрягся, ощущая себя явно не в своей тарелке.
— Это ведь у нас не запретная тема? — осторожно спросила я. — Всё, что касается твоей глухоты, мы можем обсуждать?
Он неохотно кивнул, пытаясь побороть смущение:
— Ты же не посторонний человек.
— Ну, вот и хорошо, — обрадованно кивнула я.
Глаза Тимофеева заметно погрустнели. Я выругалась про себя. Портить лучшие романтические моменты уже становилось моим хобби.
— Возьми, послушаешь. — Он дотянулся до дверцы шкафа, извлек оттуда флешку и передал мне. — Мне она больше не пригодится.
Я не знала, как исправить ситуацию. Было ужасно неловко.
— А можно сейчас?
— Хорошо, — пожал плечами Лёша и наклонился плечом на подставку для телевизора.
