— Не-ет! — закричала Итка и схватила его за руку, вцепилась в лицо. — Не режь, не трожь негодяй, мясник!
Руал стиснул зубы и отшвырнул её к стене.
— Обри! — изо всех сил закричала она.
Руал подхватил мальчика и кинулся по лестнице наверх, на чердак. Его схватили за ногу, он отбился, ворвался в чердачную комнатку и задвинул за собой засов. Небо, ребёнок-то жив ещё?
— Обри, Обри! — надрывалась Итка.
Здесь, на шее. И рисунок был в книге. Но он может захлебнуться кровью.
А если не попробовать, он умрёт наверняка! Может быть, он уже умер!
И Руал провёл ножом по горлу мальчика.
Ещё. Ещё. Небо, сколько крови. Ещё. Убийца. Давай. Не хлопнуться бы в обморок. Ещё…
Тяжёлые удары обрушились на дверь. Обри крушил её молча, отрешённо, отчаянно.
— Кровопийца! — кричала Итка. — Убей его, Обри!
Трясущимися пальцами Руал раздвинул разрез на шейке ребёнка. Огляделся, поискал глазами… Полки на стенах, банки, лопаты и грабли в углу, метла, масляная лампа… Жестяная воронка. Скорее.
Он ещё раздвинул разрез и узким концом ввёл в него воронку. Так. Так.
— Людоед! — рычал за дверью Обри.
Дверь трещала, поддаваясь.
Неужели Лартова книга врала?!
И тут мальчик захрипел.
Вздохнул.
Он дышал через дыру в горле, дыру, исходящую кровью, и через воронку, открывшую доступ воздуху. Вдох. Хрип. Он может захлебнуться. Выдох. Дышит.
Упала дверь. Влетел Обри с безумными, белыми глазами. Увидел окровавленного ребёнка с воронкой в горле и зашатался.
— Он дышит!! — закричал Руал. — Посмотри, он же дышит! Он дышит!
Обри тяжело шагнул вперёд, отбросил Руала, наклонился над мальчиком.
Ребёнок оживал, страшная синева сползала с его лица.
— Итка! — хрипло позвал Обри.
Вдвоём они стояли над своим первенцем, глядя, как поднимается и опускается его залитая кровью грудь.
Ильмарранен сидел в углу, глотал слёзы и повторял, не помня себя:
— Дышит… Он дышит. Он живой.
Лицо его исполосовано было Иткиными ногтями.
— Я не забуду, — сказал Обри. — Я клятвой клянусь, что ты отныне мой брат и всё, что имею я, принадлежит тебе. До старости, до смерти ты можешь жить в моём доме. Всё, что ни попросишь, я исполню, хотя бы и ценой жизни.
По лужайке перед домом ходила Итка, покачивая на руках сына с перевязанной шейкой.
— Спасибо, — сказал Руал, следя за ней глазами. — Я тоже не забуду. Но мне надо идти. Мне всё равно надо идти.
Они помолчали.
— Где бы ты ни был, — сказал Обри, — помни, что здесь тебя ждут.
Руал подошёл к Итке с мальчиком. Гай широко ему улыбнулся, а Итка вдруг передала ребёнка мужу и упала перед Ильмарраненом на колени. Ему еле удалось её поднять.
Он вышел на дорогу, и когда дом скрылся за колоннадой сосен, кто-то вдруг явственно сказал ему, не то на ухо, не то изнутри головы: «Ай-яй-яй! Ты мне нравишься, удачливый Марран!»
Он вздрогнул. Он боялся этого. Ему снова показалось, что за ним наблюдают.
Мы покинули посёлок, когда солнце стояло уже высоко. Луаян не пошёл нас провожать, а у меня мороз продирал по коже, когда я думал об одиноком мальчишке в тёмном доме с могилой во дворе.
Мои глаза слипались, однако Ларт, не спавший ни секунды, был собран и сосредоточен. Он сразу же взялся править упряжкой, мою вялую попытку разговора пресёк и отправил меня в карету.
Под стук колёс я заснул, скрючившись, на обитых вытертых бархатом подушках. Сон мой был беспокойным и душным, я долго хотел проснуться и не мог. Наконец, мне удалось разлепить веки, и я увидел над собой мерно покачивающуюся парчовую занавеску на окне кареты.
Я разогнулся с трудом и сел, забросив ноги на противоположное сиденье. Болела голова, всё путешествие казалось бессмысленным и не было желания жить.
Я открыл окно и сунул голову в поток свежего ветра. Это немного меня взбодрило, и я решил перебраться к хозяину на козлы. Крикнул — ответа не было, тогда я поставил ногу на подножку, свесился из двери и посмотрел вперёд, на возницу.
На козлах, полуобернувшись ко мне, сидело ОНО. Я видел только жёлтые, сосущие глаза. Пальцы мои, вцепившиеся в поручень, свело судорогой, а ОНО ухмыльнулось и сказало сухим, царапающим голосом:
— Ну вот.
Тогда я сумел, наконец, заорать.
Я орал и орал, и ничего уже не видел перед собой, и отбивался руками и ногами, и сорвал нависшую над головой парчовую занавеску. В окно хлынуло солнце, и я, наконец, проснулся.
Карета замедлила ход и остановилась. Дверца резко распахнулась, на пороге стоял Ларт:
— Что?
Я смотрел на него бессмысленными глазами. Он взял меня за шиворот и встряхнул:
— Чего орёшь?
— Клюнула… — прошептал я в ужасе. — Она на меня клюнула!
Он насупился:
— Кто?
— Т… т… ретья сила, — выдавил я с трудом.
Он вздрогнул, нахмурившись ещё больше:
— Что ты болтаешь?
Заикаясь и путаясь в словах, я пересказал ему свой сон. По мере моего рассказа напряжение и озабоченность уходили с его лица, и, когда я закончил, он вздохнул с облегчением:
— Нет… Это не так. Ты просто перетрусил.
Я всё ещё смотрел на него затравленно. Он усмехнулся, вытащил меня из кареты на солнце и посадил рядом с собой, на козлах.
Мы ехали степью, дрожал над землёй разогретый воздух, резво бежала шестёрка вороных.
— Третья сила тобой не интересуется, — сказал Ларт.
— Правда? — спросил я с надеждой. — Правда-правда?
— Правда-правда, — устало отозвался Легиар. — Она следит за другим человеком, тем, кого видели в зеркале вод Луаян и его учитель.
Я уже не слышал — меня захлестнули до краёв степные запахи, лавина солнца и ослепительная небесная синева. Чувство облегчения, подобного которому я ничего раньше не испытывал, на несколько минут вытеснило из моей головы Луаяна, и его учителя, и самого Ларта. Мне казалось, что я ничего уже в жизни не испугаюсь, что я заново родился и вышел сухим из воды. Кажется, я даже пел.
Однако, сладкое чувство освобождения от опасности длилось не так долго, как мне хотелось бы.
— Что-что? — переспросил я, опомнившись. — А кого они видели в зеркале?
Ларт ударил по лошадям:
— Я думаю, это был Привратник.
Счастье моё улетучилось так же мгновенно, как и накатило.
