Эст только хмыкнул презрительно.
Он шёл длинным берегом, увязая по щиколотку в теплом шёлковом песке.
Нет, не сейчас. Сейчас он шёл тёмным душным коридором… И истёртые ступени вели его вниз, хотя он, кажется, поднимался.
Влажная трава… Не сейчас. Круглые булыжники когда-то звонкой мостовой… Лоснящиеся листья, голубые лоскутки, зелёные заплатки… Оранжевое над изумрудным. Стрекоза отражается в глади… Не сейчас.
Небо низкое, такое, что, кажется, лежит у тебя на плечах. Небо давит и не даёт разогнуться. Сбросить!
Тесная коробка, фанерный балаган. Не плачь, если случайно проломится стенка.
Коридор. Поворот. Факел в руке чадит. Где она? Где ДВЕРЬ?
Я открою, и ты войдёшь. Вернее, Я войду. Я открою и я же войду. Скоро. Сейчас.
А когда чайки, потревоженные, поднялись над берегом… Парус был ещё далеко, светло-синий парус в тёмно-синем море. Мягко возились водоросли у берега, всплёскивали лохматыми ветвями, будто в растерянности. Умирала медуза на буром камне. А я взял её голыми руками и пустил в воду: «Иди домой».
Иди домой.
Где твой дом, Марран?
Снова поворот. Если факел в руке погаснет… Нет, это ненужная мысль.
Холодно. Широкая полынья, в глубине — тёмные рыбьи спины… Не то. Туман, тяжёлый, как сметана… Не то. Парк. Сад. Фонтан. Дети под присмотром одноглазой няньки. Сад обнесён нарядной оградой, яркой, ажурной, из гладких деревянных палочек… Что — за оградой? Что бывает, когда не бывает фонтанов?
Заглянуть за ограду… Прижаться лицом к деревянным… Нет, это прутья клетки. Это клетка, огромная, ржавая, и я в ней один. Остальные — снаружи.
Вот мальчик, ухоженный, плотный. Разве у него не было няньки? Светловолосый, на носу царапина. Встретился взглядом…
Чего же я стал? Идти… Факел трясётся в руке. Зачем было смотреть мне в глаза? Что за сила, что за чудовищные побуждения движут вами, мои соплеменники? Существа, подобные мне?
И лица всех живущих слились в одну харю, глумящуюся, разевающую в хохоте слюнявый рот…
Маленькая девочка на плечах отца. Отец добродушно скалится, подаёт малышке гнилушку…
Не пытайся заслониться — выронишь факел. Не заслониться. Выжечь.
Кто я им? Кем я прихожусь этим, жирноглазым, в чьих жилах течёт вместо крови мутная слизь? Выжечь. Хватит.
Пляшет пламя. Вперёд. Там, за поворотом коридора, меня ждёт ДВЕРЬ.
Ноги не слушаются. Стали, как вкопанные. Вспоминают, сколько порогов я переступил… А со скольких меня вышвырнули. Нет, не раздумывать. Взялся, так надо идти…
Поворот.
Вот и я.
Мёртвая, пустая тишина. Только хриплое дыхание одного человека.
Дверь.
Тяжёлая, кованая, не новая, но поражающая мощью. Заперта на огромный стальной засов.
Он остановился, подняв факел. Свистящее его дыхание на минуту прервалось. В наступившей тишине…
ТУК. ТУК. ТУК.
Это снаружи. Кто-то, или что-то, тихонько просит о любезности — приютить. Сколько раз я сам так стучал?
Тихо, вежливо, вкрадчиво. ТУК-ТУК-ТУК.
Справиться с оцепенением. Успокоить трясущиеся пальцы. Факел — в кольцо на каменной стене. Руки должны быть свободными, вот так.
Хватит, никаких воспоминаний. Нет и никогда не было ящерицы на плоском камне. Не было форели в лунной реке. Не было леса, залитого солнцем. Маленький мальчик по имени Гай давно забыл, как его укусила оса. Он вырастет и явится на площадь с корзинкой тухлых помидоров. А спасённая девочка Гарра ищет, кого бы предать. Кого бы передать в жёлтые руки судьи… Вот они все, стоят рядком, и у каждого в руках треснувший стакан. И сочится из трещин не вода, а…
Хватит. Вот засов. Берись за дело.
И он взялся — и ощутил, как вместо ледяного холода ржавое железо отозвалось горячечным теплом.
Они втроём сидели за круглым столом в кабинете — тем самым, чья столешница была расписана причудливой вязью магических символов. Руки их лежали ладонями вниз, и стол дробно трясся, и вздрагивал пол под ногами. В буфете звенела посуда, тяжело раскачивалась люстра под потолком.
— Аль? — высоким птичьим голосом вскрикнул Орвин.
— Не вижу, — глухо, напряжённо отозвался Эст.
— Вместе, — выдохнул Ларт. — Ещё раз, вместе! Ищите его, ну!
— Стой, — Орвин, страшно побледнев, опрокинулся назад вместе со своим креслом. Легиар и Эст вскочили:
— Что?!
— Ничего, — с трудом ответил Орвин, лёжа на полу. — Я между вами… Задыхаюсь. Вы меня сдавили, как тисками…
— Как Маррана, — сказал Ларт тихонько. Орвин дёрнулся:
— Не шути так, пожалуйста…
Ларт подал ему руку и рывком втянул в круг:
— Время… Время идёт. Он у Двери. Ещё попытка.
В прихожей послышались чьи-то быстрые шаги. Я похолодел, но Ларт быстро на меня глянул, и я, покрывшись холодным потом, поплёлся навстречу.
Это была всего лишь она, женщина по имени Кастелла, побледневшая, осунувшаяся, с болезненным вопросом в лихорадочно блестящих глазах. За ней тянулся по полу длинный траурный шарф.
Увидев меня, она приостановилась было и хотела что-то спросить, но я опередил её, отпрыгнув назад и всем видом приглашая, нет, умоляя войти. Она, так ничего и не сказав, нерешительно двинулась за мной.
— Ящерица! — воскликнул Орвин.
Эст скривил губы, Ларт, сидевший спиной к двери, медленно повернулся и встретился с ней глазами.
— Я пришла, — сказала она дрогнувшим голосом, — потому что Марран не умер. Я чувствую. Он в беде. Послушайте, он в страшной беде!
— Все мы в страшной беде, Кастелла, — холодно сказал Ларт. — Единственное, чем ты можешь помочь Маррану и себе — найти его. Мы втроём пытались, может быть, ты нам поможешь?
Снова хмыкнул Эст, но она, не глянув в его сторону, подошла к столу и села на пододвинутый мною стул.
— Как же твоё решение оставить магию? — спросил Эст с усмешкой и, не дожидаясь ответа, бросил через стол Легиару:
— Это всё равно, что впрягать в одну упряжку двух буйволов и муху…
Ящерица сидела прямо, очень прямо. Услышав последние слова Эста, вопросительно полуобернулась к Легиару.
— Сиди, — сказал ей Ларт. Эст пожал плечами.
Орвин снова вытянул руки, положив их ладонями на стол. Все сделали то же самое, круг замкнулся.
Глаза Ларта, до того мерцавшие жёлтым, налились вдруг ровным красным светом. Смотреть на него было страшно; трясясь, я присел и привалился к покрытой гобеленами стене.
