— Вау, — потрясенно киваю головой. Не знаю, кем нужно быть, чтобы уйти от одного из основателей «Кино» и «Ю-Питер», известного гитарного аса и талантливейшего наставника. Амбициозным идиотом или влюбленным дураком?
— Именно, — будто читая мои мысли, протягивает Боря. — Так что все благодаря Лесе. Она — уникум, настоящий талант. Сначала пела под псевдонимом Lesssi, потом создала свою группу. Без нее нам было бы не пробиться, реально тебе говорю. А так у нас появился свой стиль, имидж, новые песни на английском и название «The Diverse», мы стали развиваться, дела пошли в гору. Предложение выступить на фестивале — тоже ее заслуга. Так что с Лесей теперь никто не спорит.
Меня передергивает от приторности чая. Даже сопли в носу слипаются.
— То есть вам не обидно, что вы лишь оттеняете ее?
— Почему? — Боря кажется искренне удивленным. — Я рад любой возможности играть. А уж если творчество «Дайверсов» кому-то интересно, то вдвойне.
— Интересно.
Он встает, ставит пустую чашку на стол и зевает.
— Все, что я тебе сейчас сказал… Имей в виду, я не признаю это даже под пытками. Мы тут типа все равны, и все такое.
— Ну, да. Да.
Я отставляю недопитый чай, иду, беру гитару и принимаюсь за яйцедробительные риффы. Представляю себя Ньюстедом и от усердия даже выпячиваю нижнюю губу, вынуждая сидящего рядом Борю таращить на меня глаза и удивленно чесать репу. Когда заканчиваю, мысли вновь возвращаются ко вчерашнему разговору с Аней.
— Ну… — Она ненадолго прячет глаза. Мы стоим возле двери в ее квартиру. — Работа в кафешке тоже явно не моя мечта. Может, что-то из этого и выйдет… Тебе стоит поехать…
— Если ты не хочешь, я не поеду. — Сжимаю ее ладони, медленно вдыхаю запах влажных волос.
— Всего десять дней… Это ведь не так много… Мне как раз нужно будет решить проблемы с долгами по учебе.
— Отпускаешь?
Ее лицо прижимается к моей шее.
— Буду рада, если у тебя все получится. Съезди, попробуй, а что делать дальше — решим.
Подхватываю ее на руки и кружу. Как же хорошо, что она так легко согласилась!
Анна
Что? Что?! Какого черта?!
Пытаюсь себя успокоить, но паника не отступает. Мы только начали встречаться, мне хочется круглые сутки проводить вместе, быть единоличной владелицей всего его свободного времени и его самого, а он говорит: всего десять дней. Как? Как?!
Целых, мать их, десять дней! Да это как десять лет в разлуке. Почти то же самое. И почему только нельзя впасть в добровольный анабиоз? Помахать ручкой, уснуть и проснуться лишь, когда он вернется.
Даже не верю, что еще пару дней назад боялась этих отношений, передозировки его вниманием и вывернутой наизнанку души. Теперь стою у дверей своей квартиры с кровоточащим сердцем, говорю ему одними глазами: «на, бери», а он, запечатлев на моих губах жадный поцелуй, просто уходит. И будто издеваясь, еще машет рукой на прощание.
Хочется сказать: «возьми меня с собой», но не могу. Язык не поворачивается. Выглядеть тупой ревнивой дурой, тащиться за ним, как собачонка, надоедать… И заставить остаться я тоже не в силах. Это было бы несправедливо. Он не простит мне, что отобрала у него мечту. Может, даже не заикнется, но в душе не простит.
Захожу в квартиру. Мама еще не спит. А это плохо. Плохо не только потому, что мне, возможно, будут читать нотации, а еще и потому, что она, вероятнее всего, не одна. Так и есть: в прихожей стоят внушительные сандалеты, размера этак сорок шестого. Со стертыми подошвами и давно нуждающиеся в хорошей порции крема для обуви.
Значит, это он. Этот тип опять приперся. Ненавижу его. Терпеть не могу.
А вот и недостаток номер два: если ты растешь без отца — мама постоянно пытается наладить свою личную жизнь, всякий раз, как оказывается в итоге, неудачно. А недостаток номер один — это собственно то, что ты растешь без отца. Из него и вытекают все остальные минусы. В том числе и этот наглый тип, что развалился сейчас на диване в нашей гостиной.
По телевизору, очевидно, идет какое-то шоу: слышны музыка, смех и аплодисменты. Свет в гостиной приглушен. Краем глаза замечаю стоящие на столе откупоренную бутылку вина и два бокала.
— Аня, поздоровайся с Робертом! — Кричит мама, когда я пытаюсь незаметно просочиться в свою комнату.
Разворачиваюсь и медленно бреду к дверному проему.
— Привет, — произношу неохотно и еле слышно.
Этот боров расселся, подложив под свою жирную задницу несколько мягких подушечек в цветастых икеевских чехлах. Напоминание: никогда не ложиться больше на них лицом. Опасно для жизни и здоровья.
— Не привет, а здравствуйте, — учительским тоном поучает мама.
Она держит спину прямо и наклоняет голову так, чтобы казаться строже, но мне все равно не страшно. Думаю только о том, правда ли он лапает ее, закрывшись в спальне. Вот этими сальными пальцами-сосисками. И целует своими мерзкими губами, вечно блестящими, масляными, будто он только что вылизал трехлитровую банку из-под топленого жира.
— З-здрасьте, — выплевываю я, оглядывая его с ног до головы. Брезгливо, словно склизкую гусеницу.
Мне стыдно. Но не за то, как я себя веду, а за то, как мама стелется перед этим мужчиной. Как ведет себя, лебезит, как она фальшиво хихикает, реагируя на его бородатые анекдоты и тупые шуточки. Не узнаю ее совершенно.
Этот козел сразу мне не понравился. А уж когда мне «посчастливилось» однажды повстречать его на кухне за завтраком (в мамином халате на голое тело), пьющим утренний чай и требующим на обед «шанежки да с молочком», решила, что, как минимум, стану его игнорировать.
Я не против маминого счастья, нет. Просто не понимаю: неужели она не достойна чего-то лучшего, чем этот пройдоха? Который ко всему прочему еще и женат (доказательств нет, но я и так вижу его насквозь). Неужели мой отец был хуже вот этого жиро*ба? Вряд ли. Трудно судить по мне — я вылитая мама, но генетика не врет: из-за чего бы они не расстались, в моих венах не течет и капли крови от жирного ушлепка, подобного этому.
— Как дела? — Мычит он, беззастенчиво разглядывая мои растрепавшиеся волосы и мятую, испачканную песком белую юбку.
Его взгляд настойчиво скользит по моим ногам, задерживается на бедрах, пробегает по платью и упирается в декольте. Моментально ловлю движение его грудной клетки, когда он замечает, что я без лифчика под тонким топом, и вздыхает. Когда Роберт оценивающе оглаживает взглядом мои выделяющиеся из-под ткани соски, резко закрываюсь кофтой.
— Да о*уенно! — Говорю, еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть ему в лицо, разворачиваюсь и бегу в свою комнату.
С силой хлопаю дверью. Через секунду появляется взбешенная мама. Она не утруждается даже прикрыть за собой дверь и шипит:
