Я вырос из своих ошибок,
Выжег поганым клеймом,
Не нужно мне жизни без солнца,
В тебе, в твоем сердце мой дом.
Лишь замерев
У последней черты
Назад отступаю,
Ведь где-то есть Ты.
Где-то есть Ты.
И если вдруг разминемся,
Найдешь меня там,
Израненным сердцем
По кровавым следам.
Там.
Где…
Где-то есть Ты.
Вырываю очередной клочок бумаги из блокнота, комкаю и бросаю себе под ноги. Недостойная чушь. В автобусе уже никто не оборачивается: ребята привыкли, что я последние десять дней что-то чиркаю, шепчу себе под нос и лежу в обнимку с телефоном, длинные гудки которого день за днем вводят меня в транс. Даже он не помогает мне забыться.
Никто больше не дергает меня, не пристает с расспросами, не пытается отвлечь. Меня, кажется, наконец, оставили в покое. Отдали на растерзание моей собственной совести — та заживо сжигает изнутри, оставляя после себя лишь пустоту. Мне наплевать на выступления, они прошли, будто во сне. Вроде старался, как мог, пытался не подвести ребят, но, думаю, все заметили, что делал это без огонька.
Я потерял рассудок.
Потерял свои сердце и душу. Аня увезла их с собой. Время отныне тянется медленно, как черепаха, а дни кажутся одинаковыми и ничего не значащими, пустыми, серыми, точно пыль, оседающая на мое усталое лицо. Не думал, что эта девушка станет для меня чем-то вроде воздуха, и без нее я начну буквально задыхаться, но так и происходит. Черт возьми, это происходит со мной!
Еду в душном автобусе, смотрю в мутное окно, по обе стороны дороги мелькают поля и деревья, но все, что я вижу — это ее лазурные, искрящиеся синевой глаза. Не знаю, как называется это чувство, когда стоит только подумать о человеке, и так становится больно, что даже задыхаешься. А в груди все сжимается в плотный, тугой ком, распутать который способны лишь слезы. И сердца своего не чувствуешь: оно замерло, его нет, оно отказывается жить, отказывается слушаться, будто заявляя, что подождет, что снова начнет биться, только когда Она будет рядом. Только для Нее. Только рядом с Ней.
Но я один.
Даже не хочу думать о том, что сделал. О том, как и почему я так с ней поступил. Что мной в тот момент руководило. Жизнь — не пленка, не отмотаешь назад. И мне придется жить с этим до конца своих дней, каждый раз чувствовать, как умирает частичка меня, стоит только подумать о своей вине, стоит только вспомнить о том дне. Как далеко бы ты не бежал, твоя вина последует за тобой. Тяжелым грузом, давящим на плечи, словно вплавленный в кожу свинцовый рюкзак.
Каждый человек хочет любить кого-то, даже зная, что это неизбежно принесет ему много боли. Мы спотыкаемся, делаем ошибки, ищем это чувство повсюду, видим его тень в тех людях, которые нам совсем не подходят, разочаровываемся и, в конце концов, причиняем любовь тем, кто увидел свет в нас самих.
Я не хочу жизни без Ани.
Не хочу жить в мире, где не будет нас двоих. Мне нужно поговорить с ней как можно быстрее. Ведь это не могло мне померещиться — нам есть что терять. И мне было что терять, когда я поступал по-скотски… Словно бы кто другой во мне, какая-то темная сторона позволила злости и агрессии возобладать над любовью и верностью… Что это было? Месть, ревность, эгоизм, боль? Не знаю, но готов расплачиваться за свои грехи любым из способов. Готов ко всему. Она будет права, если не захочет больше видеть меня, но я не могу не попробовать — жизнь без нее будет не жизнью, будет лишь существованием.
Схожу с ума.
В голове настоящий дурдом. Не может же здорового мужика выворачивать наизнанку от одних только воспоминаний? Не может скручивать от боли от одних только мыслей о том, как жить дальше. Теряю разум, а внутри пылают, пылают, пылают чувства. Они рвутся наружу с такой силой, что приходится зажмуриваться, натягивать козырек кепки на глаза и до хруста сжимать костяшки пальцев. Но все бесполезно. Одну боль нельзя заглушить другой болью.
Анна
Вы знали, что если снимаешь квартиру, с тебя просят за несколько месяцев плату вперед? Да, хотя бы за два. Придурки.
Оббежав с два десятка вонючих клетушек и поняв, что выбор невелик, я все-таки выбрала ту, что была ближе к колледжу. Внесла залог. Правда, мне пришлось продать «айфон» и свою любимую «соньку», но это все мелочи по сравнению с тем, что у меня теперь будет свой угол. Типа ура.
Осталось сегодня после работы приехать, собрать вещи и перевезти их на новую жилплощадь. И можно будет устраивать безумные тусовки (главное, не свести с ума соседей, а то накапают хозяину хаты), ходить хоть круглые сутки голышом или лежать на ковре и, глядя в потолок, курить кальян. Жду-не дождусь. Звоню Машке, прошу помощи в переезде, отвечаю на десятки глупых вопросов о моем здоровье, заданных загробно-заунывным голосом и, заверив, что у меня все отлично, кладу трубку.
Да, у меня все шикарно. Лучше не бывает. Всем бы так.
Убираю свой новенький старенький «самсунг» в карман, беру блокнотик и топаю в зал. Все как обычно, ничего нового. Оп! Наконец-то, а то успела уже соскучиться! Камышев собственной персоной восседает за своим любимым столиком у окна. Свободная футболка с изображением какой-то очередной рок-группы, удобные камуфляжные штаны, мягкие кроссовки, — у писателя явно выходной. Сидит, задумчиво смотрит в окно, будто мечтает о чем-то или придумывает сюжет новой книги. У открытого ноутбука уже дымится чашечка кофе, — наверное, кто-то из наших девчонок уже подсуетился для всеобщего любимца.
Подхожу ближе, поправляю новую прическу и натягиваю улыбку. Ну что за мужчина, ему бы еще рюмку хорошего коньяка да кубинскую сигару, и одним видом бы всех женщин в штабеля бы укладывал.
— Привет! — Падаю на диванчик напротив.
— Солнце-е-э, — глядит на меня задумчиво и почесывает густую с редкой проседью бороду. — Ух, ну, привет.
— А почему «ух»? — Недоумеваю я, продолжая широко улыбаться.
— Просто растерялся… Волосы твои увидел, думал, у меня галлюцинации, а сейчас пригляделся, — нет, реально ты. Случилось чо?
— Почему сразу «случилось»? Я что, не могу волосы перекрасить?
— Э… нет, — он разглядывает меня так, будто я граната, которая может в любую секунду детонировать, хмурит брови и, кажется, с трудом подбирает слова. — Просто у вас, женщин, кардинальные перемены во внешности всегда означают кардинальные перемены в личной жизни.
— Не красиво? — Надуваю губы я.
Павел долго рассматривает со всех сторон розовые, фиолетовые, сиреневые и синие пряди моих волос и шумно отхлебывает кофе.
— Как бы тебе сказать…
— Не будь старпером. — Взбиваю руками прическу. — У меня сейчас такое мироощущение, мог бы и привыкнуть уже к моим экспериментам.
