— Уже тридцать один, — произнес уныло Тимофей, и Инна моментально высчитала: восемнадцать лет разница — ну что же, бывает и хуже.
— И вообще, уверяю тебя, ты переоцениваешь величину моего личного состояния. Да, активы холдинга, принадлежащие мне, наверняка солидные, однако это же все акции, недвижимость, инвестиционные пакеты, до которых, если честно, мне особого дела нет. Я живу своим журналом, который абсолютно убыточный — и, собственно, я и могу им заниматься только по той причине, что у меня есть деньги…
— А у меня нет денег. Ну, или почти нет… — продолжил Тимофей.
— Хочешь, и у меня не будет? — перебила его Инна. — Думаешь, я купаюсь в роскоши? Ну да, квартира, в которой мы находимся, стоит миллионы, этого я не отрицаю, но я долго в ней не задержусь. Естественно, в панельную «двушку» в Новой Москве я не перееду, однако все эти мраморные дворцы, яхты величиной с эсминец, бриллианты размером с кедровый орех, крутые автомобили, дизайнерские шмотки, гламурные приемы, закрытые фуршеты и прочие джетсеты мне не нужны! У меня есть любимый сын, любимое дело, да, определенное количество денег, позволяющих вести абсолютно свободный и насквозь буржуазный образ жизни и…
Она тихо добавила:
— Теперь еще и любимый мужчина…
Тимофей вздохнул и ответил:
— Но все равно пойдут разговоры. Молодой мальчик на содержании…
— Ты имеешь в виду — молодой мальчик на содержании старой тетки? Да, говорить будут, в первую очередь, кто сам на содержании или содержит. И пусть говорят! Разве это помешает нам быть счастливыми?
— Ты права — не помешает… — согласился Тимофей.
Инна поцеловала его и прижалась к его спине.
И все же Тимофей медлил, и тут Инне в голову пришла вообще-то очевидная мысль.
— Ты ведь все еще любишь ее? — спросила она словно по наитию. — Ну, свою жену, которая ушла к другому, этому самому реально богатому субъекту?
Тимофей покачал головой.
— Мы не были расписаны. Когда я хотел ей это предложить, она сказала мне… Ну, что ворошить прошлое? И нет, не люблю — ничуточки!
Это прозвучало так четко и определенно, что Инна поняла: не обманывает или, точнее, не пытается выдать желаемое за действительное.
В самом деле не любит.
— Но тогда что? — допытывалась она.
И Тимофей выдал:
— Ты уверена, что твой сын согласится? Ну, с тем, что я твой друг и все такое?
Инна расхохоталась — вот, оказывается, в чем дело!
— Уверена! Потому что Женечка мне сам об этом сказал. Точнее, даже не сказал, а практически в приказном порядке дал понять, что ты должен стать его…
Она помедлила и все же произнесла:
— …его новым отцом.
А, может, это то, чего сосед Тимофей как раз и не хотел? Что его отпугнет и заставит принять не то решение, на которое она надеялась?
— Он так и сказал? — Лицо молодого человека прояснилось. — Круто!
Инна вздохнула, значит, он не просто готов, он хочет стать Женечке новым отцом. Нет, не новым, а единственным — настоящего отца можно не принимать в расчет.
— Значит, тогда… Тогда никаких преград нет?
Преград для их совместного счастья.
Тимофей, прижав ее к себе, поцеловал за ухом и ответил:
— Конечно же, нет! Ну, разве что братья Шуберт, но мы с ними справимся. Только с ними надо быть крайне осторожными. Прошу тебя, надо отсюда уехать.
Инна сдалась.
— Хорошо, если это так важно, уедем. Но ведь они нас в любом месте найдут…
Тимофей, подхватывая ее на руки и неся обратно к дивану, заявил:
— Не найдут! Потому что я разработал уже кое-какой план…
Осуществление плана началось уже через несколько часов — ведь наступал понедельник, а именно в понедельник утром братья Шуберт, точнее их доверенные лица, собирались заявиться к Инне, дабы забрать то, что хотели сделать своей собственностью.
Еще ночью (или уже ранним утром) Инна послала по электронной почте сообщение верной Людмиле Львовне, попросила ее отменить утреннюю встречу с одним подающим надежды автором, а вместо этого созвать внеочередную планерку. Сообщила, что приедет, как обычно, к девяти тридцати.
Отлично зная, что этого не произойдет.
Инна не сомневалась, что Людмила Львовна отлично справится несколько недель и без нее, однако на данном этапе посвящать свою верную помощницу в планы было опасно — в первую очередь опасно для самой Людмилы Львовны.
Затем последовало несколько телефонных разговоров, в том числе с Генычем, с нового мобильного, который, как уверили сопровождавшие супруга специалисты, нельзя подслушать.
Наконец около шести Инна наведалась в квартиру к Тимофею, где Женечка еще спал в широкой, застланной черным бельем кровати хозяина. Присев рядом с сыном, Инна поцелуем разбудила его.
— Мамочка, что, вставать? — произнес сын полусонным голосом.
— Да, мое золотце. Однако школа пока отменяется, нам предстоит небольшое путешествие…
Сонливость Женечки как ветром сдуло.
— Ура! — закричал он, подскакивая на кровати. — Школа отменяется? Это что, каникулы уже начинаются?
Успокоив мальчика, Инна произнесла:
— Только ты должен сделать все так, как я тебе скажу…
Утром снаряженный в школу Женечка, сопровождаемый Олесей, как обычно, спустился вниз, к шлагбауму, где его забирал школьный микроавтобус. Мальчик, обняв няню, прошептал ей на ухо:
— Я все понял. Я же не дурачок, хотя у меня и трихосомия двадцать один. А ты точно с нами поедешь?
— Поеду, — успокоила Олеся, — твоя мама настояла и щедро повысила оплату в связи с непредвиденной ситуацией. Но я и без денег бы поехала, потому что ни за что не хочу расставаться с тобой.
— А Мила? — спросил Женечка.
Олеся фыркнула:
— Ну нет, с нами она не поедет! Ей никакая опасность не угрожает. Подумаешь, разок похитили и прокатили бесплатно по Москве в черном фургоне! С кем не бывает…
— Со мной бывает! — заявил не без гордости Женечка. — Только я хочу, чтобы и Мила с нами поехала. Потому что она одна и у нее никого нет. И ей поездка не понравилась. И еще…
Он замялся, и Олеся напомнила, что автобус ждет.
— Еще Мила делает такие зашибительные блинчики! Ты не обижайся — у тебя оладушки лучше выходят. А у нее — блинчики.
Олеся скривилась и вздохнула:
— Ну, это твоя мама решать будет…
— Я ей уже сказал, что и Мила с нами должна поехать! — произнес Женечка и, еще раз обняв Олесю, заверил: — Я не подведу! Я же не дурачок!
