— Ну, полчасика у нас есть. Пройдем ко мне в кабинет…
Инна заметила сына, которого скелетообразная супруга музыкального продюсера кормила с ложечки разноцветным мороженым, убедилась, что Тимофея нигде не было (неужели сюрприз будет только вечером?), и последовала за Геннадием.
Они поднялись на второй этаж, миновали анфиладу комнат и завернули в огромный, обшитый дубовыми панелями и украшенный рыцарскими доспехами кабинет.
Геннадий, закрыв за Инной дверь, первым делом стянул с себя «бабочку» и спросил:
— Ты ведь не возражаешь, если я буду переодеваться, пока мы говорим?
И проследовал в смежную гардеробную, а Инна подошла к окну.
— Так что ты хотела мне сказать, Нинка? — услышала она голос мужа из глубин гардеробной.
— Ну, во-первых, поблагодарить, — сказала Инна. — Не ожидала, Геныч…
— Что, я ошарашил тебя, согласись ведь? — Муж вышел, облаченный в легкие штаны и яркую футболку. — Думаешь, так ехать в роддом прилично?
Инна подошла к нему, поправила плохо сидевшую футболку и заметила:
— Тебе решать, Геныч. Ведь это твоя Инна. И твой сын.
— Ну точно, неприлично! — вздохнул он. — Ты молодец, Нинка!
Он снова скрылся в гардеробной, а Инна бросила взгляд по сторонам. Когда она была в кабинете мужа в последний раз? Не так-то часто она сюда наведывалась. Ничего вроде бы не изменилось: массивный рабочий стол, за ним — огромный парадный портрет Геннадия, который служил в действительности дверью в комнату-сейф, где хранились кое-какие ценности, а также оружие — супруг был заядлым охотником.
Точнее, стал им, когда понял, что таковыми являются многие из крайне важных чиновников.
— А так? — Геннадий появился, облаченный в легкий шелковый летний костюм.
Инна, стряхнув с лацкана пылинку, сказала:
— Жених хоть куда.
И ведь, самое занятное, не хотела Генку обидеть или подколоть, но выходило, что она ненамеренно сказала гадость.
Или намеренно?
Муж, хмыкнув, прошелся к бару, плеснул в два бокала коньяка и подал один Инне.
— Ну, Нинка, давай выпьем! Ты же знаешь — эту бабскую шипучку терпеть не могу!
Конечно же, она знала. Не зря все-таки прожили вместе почти три десятка лет.
— За тебя, Нинка, и за твой круглый день рождения! Мне ведь еще только в феврале предстоит! Тебе пятьдесят, и мне еще сорок девять!
Кажется, он, как мальчишка, радовался данному обстоятельству.
— Ну, Геныч, тогда давай и за тебя выпьем, — ответила Инна. — За прибавление в твоем семействе. В твоем новом семействе.
Они чокнулись и пригубили коньяка. Почмокав губами, Геныч сказал:
— Мне много нельзя, мне ведь еще к Инночке лететь. Да и вообще я теперь почти не пью. Врачи не советуют.
Они помолчали, Инна видела, что муж собирается с мыслями. Или, быть может, духом. Но ведь между ними все ясно, и решение принято — чего бояться-то?
— Ну, тогда за твою новую жизнь, Геныч! И за мою тоже! За наше расставание и скорый развод!
Они снова чокнулись, но на этот раз муж отпивать не стал. Нервно пройдя по ковру и замерев перед окном, супруг уставился в сад.
Инна, все еще держа в руках бокал, подошла к нему и спросила:
— Ну, Геныч, колись, в чем дело? Я же знаю тебя как облупленного!
И вдруг подумала, что нет, в сущности, несмотря на три десятка семейной жизни, не знает.
Не знает?
— Кстати, я, конечно, благодарна тебе за полмиллиона евро — сумма приличная. Но, пожалуй, откажусь. А то выходит, как будто ты, по причине угрызений совести, задариваешь меня в преддверии нашего развода. А деньги, даже эти полмиллиона, мне не нужны. Потому что, как ты в курсе, я дама весьма состоятельная.
Она рассмеялась, однако Геннадий не поддержал ее веселья, а резко развернувшись, заметил:
— Мои адвокаты настоятельно не советовали мне делать это самому, считая, что могут взять на себя эту миссию, но я хочу быть с тобой честным, Нинка. Честным во всем!
Инна, не понимая, к чему он клонит, вернулась к бару и налила себе еще коньяка.
— Просто отличный! Тебе плеснуть, Геныч? И вообще, о чем это ты?
Инна, только успевшая позавтракать и перекусившая на скорую руку легким, точнее, очень легким фруктовым салатиком в салоне красоты, вдруг поняла, что от алкоголя у нее уже кружится голова.
Зато начинавшаяся боль в висках прошла.
Вот что значит французский коньяк сорокалетней выдержки!
Выпив и эту порцию, Инна продолжила:
— Что, эти крючкотворы подбивают тебя, чтобы мы вели «войну роз» и перегрызли друг другу глотки при разделе холдинга? Ведь в итоге заработают только они. Помнишь этот фильм с Майклом Дугласом и Кэтлин Тернер, который мы во время нашей первой секс-оргии смотрели подряд раз двадцать? Ну тот, в котором они играли супругов — сначала безумно любящих, а потом столь же яростно ненавидевших друг друга. Там еще адвокат в исполнении Дэнни Де Вито дает совет своему клиенту никогда при разводе не вести войну за дележ имущества. Потому что добром не закончится. Они ведь тогда умерли, и он, и она, упав с люстры…
Инна отчего-то подумала о люстре в бальном зале.
— Фильм я, конечно же, помню, — произнес Геннадий, и голос его был какой-то…
Неживой.
— Как и совет адвоката в исполнении Дэнни Де Вито. Конечно, лучше всегда отдать, даже больше, чем причитается, тем более речь идет о человеке, которого ты раньше любил и с которым провел значительную, возможно даже, большую часть своей жизни. Но ведь так получается не всегда…
Инна, поставив на столик пустой бокал и переборов в себе желание выпить еще коньяку, спросила:
— Геныч, да в чем, собственно, дело? Не понимаю, к чему ты клонишь. Нам делить ничего и не надо. Потому что все, что у меня есть, записано на мое имя — и моим и останется. А что на тебя, останется, естественно, твоим. На большее не претендую, но и меньшим довольствоваться не буду. Впрочем, ты сам понимаешь, что это юридически дохлый номер. Потому что если твои адвокаты затеют войну, желая оттяпать часть моих активов, то я тоже не останусь в долгу — и потребую часть твоего состояния! Сам понимаешь, эти законники, вернее, беззаконники, думают только о себе!
Инна поймала себя на том, что все время говорит, а муж молчит.
— Ты почему молчишь, Геныч? — спросила она, приближаясь, но супруг вдруг резво, даже слишком резво, отошел в сторону, подошел к собственному парадному портрету, нажал тайную кнопку, и портрет отъехал в сторону, обнажая бронированную дверь.
