— Да, если вам будет нетрудно. Все, как обычно. И для Григория Ильича тоже…
— Но он же никогда не завтракает! — произнесла женщина.
Инна, поняла, что попала впросак, но виду не подала, положила ладонь на золоченую ручку, коротко постучалась и сказала прислуге:
— Ну, тогда только для меня. Большое вам спасибо. Кстати, я вам говорила, что вы — душка?
Женщина в переднике, явно ошарашенная ее словами (которые были явно не знакомы настоящей Нине), расплылась в застенчивой улыбке и ответила:
— Ой, большое вам спасибо. Я тотчас все сделаю!
И, воодушевленная, направилась к лестнице. Инна же стояла около двери и думала, что делать. Потому что никто не отвечал. Снова постучать? Дождаться ответа? Развернуться, уйти, съесть на кухне гренки и убраться прочь?
Она уже занесла руку, чтобы снова постучать, как послышался приглушенный мужской голос:
— Да, да, входите!
Инна, набрав воздух в легкие, осторожно толкнула дверь и вступила в святая святых.
Она оказалась в небольшом, но уютно обставленном кабинете — с кожаным диваном, двумя креслами, застекленными шкафами у стен, заполненными книгами, и массивным письменным столом с зеленой, как в Ленинской библиотеке, лампой, являвшейся единственным источником света.
За столом восседал, просматривая стопку бумаг, пожилой мужчина в шерстяной кофте с большими пуговицами — лет семидесяти, абсолютно лысый, в роговых очках без оправы на большом мясистом носу.
Следовательно, это и был отец настоящей Нины, тот самый Григорий Ильич.
Интересно, а какая у них фамилия? Отогнав от себя в данный момент совершенно лишнюю мысль, Инна осторожно ступила на потрепанный ковер, устилавший пол, и замерла.
Григорий Ильич, закончив читать бумагу, которую держал в руке, отложил ее в сторону и, подняв глаза, удивленно воскликнул:
— Дочка?! Ниночка! Что за сюрприз? Как ты в Москве оказалась?
Он в первый момент принял ее за дочку. Что же, в кабинете царила полутьма, да и она, вероятно, все же чертовски похожа на эту самую настоящую Нину. Но фарс затянулся и продолжать его крайне опасно, поэтому Инна произнесла:
— Доброе утро, Григорий Ильич. Вы, как и все остальные, приняли меня за вашу дочь Нину, чем я, каюсь, и воспользовалась, чтобы проникнуть к вам в дом. За что приношу свои искренние извинения. Однако я не Нина!
Сказав это, Инна на секунду закрыла глаза. Раздался стук, и ей вдруг представилась картинка: отец настоящей Нины открывает ящик стола, вытаскивает оттуда пистолет и…
Она распахнула глаза и увидела, что на самом деле отец настоящей Нины, резко отодвинув массивное кресло, вышел из-за стола и, сделав несколько шагов, замер, внимательно ее рассматривая.
Продолжая стоять без движения, Инна понимала, что больше ничего поделать не может. Все зависело от реакции старика.
Тот же, сняв очки, протер их полой своей кофты, затем снова водрузил на мясистый нос, кашлянул и наконец произнес:
— Ну, доброе утро. Да, теперь вижу, что вы — не Нина. Хотя в первый момент, признаюсь, был уверен, что вы — моя дочка. Это она вас подослала?
Говоря это, он сделал рукой пригласительный жест в направлении дивана. Сам же, подойдя к креслу, величаво опустился в него — ни дать ни взять, монарх на троне!
Инна опустилась на краешек дивана и, замерев с исключительно прямой спиной, ответила:
— Могла бы снова наврать, сказав, что да, но не буду этого делать, Григорий Ильич. Потому что в этой истории и так слишком много лжи. Так что — нет, не она! Это исключительно моя собственнаяинициатива.
Она смолкла и посмотрела на хозяина Ближней дачи. Старик не мигая взирал на нее своими темными, глубоко посаженными глазами.
— Как вас зовут? — спросил он, наконец.
Инна смешалась, потому что была готова к разного рода вопросам, упрекам, обвинениям, даже истерикам и неадекватным реакциям, но только не к этому.
— Нина… Ой, извините… Инна! Меня зовут Инна.
Григорий Ильич хмыкнул, снова снял очки и опять водрузил их на нос.
— Так вы, милая моя, определитесь хотя бы!
— Инна! — проговорила она, и старик внровь уставился на нее.
Так длилось не меньше пары минут, и Инна, чувствуя, что вся в поту, смотрела в его темные, бездонные глаза, не отводя взгляда.
Потому что какое-то внутреннее чувство подсказывало ей — если отведет, то проиграла.
А если выдержит, то…
Она бы все равно отвела через несколько мгновений глаза, потому что чувствовала, что больше не может, но, на ее счастье, раздался стук в дверь, а потом, не дожидаясь ответа, в кабинет вошла женщина в переднике.
Григорий Ильич посмотрел в сторону двери. Инна же, чувствуя небывалое облегчение, шумно вздохнула и тоже повернула голову в сторону вошедшей.
В руках женщина держала большой поднос, на котором возвышался пузатый чайник, чашка, большая тарелка с гренками, а также несколько маленьких вазочек с разного рода вкусностями наподобие варенья, сливок и фруктового салата.
— Доброе утречко, Григорий Ильич! — произнесла женщина в переднике, подходя к столу и ставя поднос. — Вот, Нина Григорьевна, все, как вы хотели. Как обычно, сделала чай, потому что вы с утра только чай пьете. Или, может, кофейку?
Инна, чувствуя, что не отказалась бы и от стопки коньяка, слабо улыбнувшись, ответила:
— Нет, благодарю вас.
Женщина ласково улыбнулась в ответ и обратилась к хозяину:
— Вам таблетки скоро принимать, не забывайте! Я принесу!
И величаво удалилась.
Инна, не смея взглянуть на Григория Ильича, уставилась на поднос, полный столь аппетитной снеди.
— Ну что же, Нина-Инна, вид у вас голодный, — проговорил хозяин. — Что же вы ждете — угощайтесь!
— А мне можно? — робко спросила Инна.
Старик, усмехнувшись одними уголками своего тонкого рта, ответил:
— Нужно! Потому что если вы Елену Михайловну вокруг пальца обвели… Кстати, гренки она готовит обалденные. Жаль, мне их больше нельзя есть, мне вообще завтракать противопоказано…
Инна схватила один гренок и жадно его откусила. Да, Григорий Ильич не обманывал — вкус был обалденный.
В течение нескольких минут Инна наслаждалась отличным плотным завтраком, чувствуя, однако, что хозяин за ней внимательно наблюдает.
Наконец, не выдержав, она произнесла:
— Вы хотите знать, отчего я заявилась к вам в образе вашей дочери…
— Думаю, вы сами желаете мне это поведать, — ответил он. — Ну что же, Нина-Инна…
