Как-то странно я все-таки это сформулировала, правда?
Джанат гадала, где он находится. В другой камере? Среди ее соседей хватало тех, кто только кричал и выл, чаще всего совершенно нечленораздельно. Неужели Тегол – один из них? Доведенный побоями до состояния мычащего куска мяса?
Но она сама в это не верила. Невозможно. Для Величайшего Изменника империи должно быть уготовано особое зрелище. Настолько экстравагантные Утопалки, что они врежутся в коллективную память летерийцев раскаленным клеймом. Его нужно будет принудить к публичному раскаянию. Сделать единственной мишенью чудовищной волны ужаса и ярости. Таково критическое условие, чтобы Карос Инвиктад смог удержать контроль над ситуацией, утихомирить панику и анархию, восстановить порядок.
Разве не ирония, что в то время, когда император Рулад готовится к убийству очередных бойцов, – среди которых, поговаривали, имеются сильнейшие из всех, с кем ему доводилось схватиться, – Карос Инвиктад может столь легко привлечь к себе всеобщее внимание – в смысле, внимание всех летерийцев – единственным арестом, единственным судилищем, единственным кровопролитием.
Неужели он не понимает? Казнив Тегола Беддикта подобным образом, сделает из него мученика. Причем такого, каких еще не бывало. Тегол Беддикт пытался уничтожить летерийскую систему должников. Уничтожить нечистый союз золота и власти. Он станет новым Странником, только совсем другим Странником. Несущим справедливость, свободу, объединение людей. Об этом напишут тысячи текстов, пройдет время – от них останется лишь десяток, но, собранные вместе, они станут основанием нового культа.
А что до тебя, Карос Инвиктад, твое имя отныне и навсегда будет звучать в проклятиях.
Сделай из человека мученика, и ты утратишь над ним всякую власть – над тем, кем он был при жизни, над тем, кем стал после смерти. Сделай это, Карос Инвиктад, и ты проиграешь, потерпишь поражение в тот самый момент, когда будешь слизывать с ладоней кровь своей жертвы.
Хотя, может статься, куратор все это понимает. Понимает в достаточной степени, и Тегол Беддикт уже убит, а тело его сбросили в реку, привязав камень для весу. Втихомолку, во мраке ночи.
Но нет – толпы хотят, требуют, жаждут для Тегола Беддикта публичной, ритуальной казни.
Ее мысли ходили кругами – бесконечный водоворот сознания, бездонный колодец, который стал для души последней гибельной защитой, уволакивая ее все дальше, вниз и вниз.
От воспоминаний.
От Танала Йатванара.
От того, что он с ней сделал.
От того, что он с ней сделает.
Когда гордый и сильный воин, коим являлся Гадаланак, вернулся обратно на подворье, в нем едва ли можно было распознать человека. Он потерпел ту разновидность поражения, которая, как теперь понимала Самар Дэв, особенно выводила из себя ужасного, ужасающего императора. Поэтому Гадаланака изрубили на куски. Он был давно уже мертв, а жуткий меч Рулада все опускался и опускался – рубил, колол, резал, рвал. Очевидно, бóльшая часть крови ушла в песок арены – когда похоронная команда должников принесла останки, с них даже не капало.
Падди и другие воины, ожидающие своей очереди – включая женщину в маске, – стояли поблизости, наблюдая, как носильщики и их носилки, на которых высилась отвратительная груда мяса с торчащими ломаными костями, пересекают подворье в направлении Погребальной комнаты, где Гадаланаку предстояло быть похороненным. Еще один должник нес следом щит и меч, на которых почти не было крови, даже брызг. О подробностях поединка уже успели сообщить. Первым же ударом император отсек Гадаланаку руку, в которой тот держал меч, посередине предплечья, так что оружие отлетело в сторону. За ней последовала державшая щит рука, отрубленная по плечо. Говорили, что в тот миг присутствовавшие на поединке тисте эдур – а также немногие летерийские вельможи, чья кровожадность оказалась сильней, чем паника, вызванная неожиданными финансовыми потрясениями, – взревели в экстазе, словно отвечая на вопль Гадаланака.
Молчаливые, мрачные лицом и бледные, словно выбеленный солнцем песок, Падди и остальные провожали процессию взглядом. Как и Самар Дэв. Затем она отвернулась. Вышла в боковой проход, проследовала до конца пыльного темного коридора.
Карса Орлонг лежал на огромной койке, которую соорудили здесь для одного из прежних бойцов – чистокровного тартенала, ростом все же уступавшего теблору, что вытянулся сейчас во весь рост, – ступни торчали над спинкой, а пальцы ног упирались в стену. Всю покрытую грязными отпечатками этих самых пальцев и пяток, поскольку с того самого момента, когда объявили о начале поединков, Карса Орлонг практически ничего больше не делал.
– Убит, – сообщила она.
– Кто?
– Гадаланак. Через какую-то пару ударов пульса. Я думаю, это ошибка – то, что вы все решили не ходить. Все же надо видеть того, с кем собрался сражаться. Тебе нужно знать его стиль. Возможно, у него есть слабости…
– И он их продемонстрировал за два удара пульса, – фыркнул Карса.
– Подозреваю, что другие теперь передумают. Начнут ходить на поединки, чтобы увидеть самим…
– Дурачье.
– Только потому, что не следуют твоему примеру?
– Я даже не подозревал, что до сих пор они ему следовали. Чего тебе нужно, ведьма? Не видишь – я занят.
Она шагнула внутрь.
– И чем же именно?
– Ты притащила за собой своих призраков.
– Скорее они сами цепляются мне за ноги и что-то бормочут… Однако, Карса Орлонг, внутри у тебя что-то зреет…
– Залезай сверху, Самар Дэв, мне быстро полегчает.
– Поразительно, – выдохнула она.
– Еще бы.
– Не в этом смысле, болван. Мой комментарий относится к тому, что тебе все еще удается иной раз застать меня врасплох.
– Хватит уже корчить невинность, женщина. Скидывай одежды.
– Даже если бы я и согласилась, так это только потому, что твое занудство меня уже порядком вымотало. Но я не стану, поскольку сильнее, чем ты думаешь. Одного взгляда на мерзкие пятна, которые твои лапы оставляют на стене, было бы достаточно, чтобы погасить любую страсть, нахлынь она на меня даже в припадке безумия.
– Я тебя не с моими ногами зову заняться любовью.
– Тебе следовало бы упражняться – нет, я не в этом смысле! Я имею в виду гибкость, растяжки, все такое.
– Чего тебе от меня нужно?
– Думаю, уверенности.
Он повернулся, чтобы посмотреть на нее, потом медленно сел, койка застонала под его весом.
– Самар Дэв, чего ты больше всего боишься?
– Наверное, того, что ты умрешь. Пусть ты меня и бесишь, но ты все же друг. Во всяком случае, для меня. Ну и еще того обстоятельства, что… после тебя они призовут Икария. Как видишь, мои страхи тесно связаны между собой.
