– Ерунда. К тому же открою тебе одну тайну, может статься, когда-нибудь да пригодится. Смерть делает тебя скромней.
– Мне не требуется дополнительная скромность, Вал, и это к лучшему, поскольку умирать я в ближайшее время тоже не собираюсь.
– Тогда внимательней смотри под ноги.
– А ты, Вал, прикроешь мне спину?
– Я не Калам – но да, я прикрываю.
– Пока что.
– Пока что.
– Что ж, думаю, это тоже сойдет…
– Но при условии, Бен, что и ты прикроешь мою.
– Разумеется. Из лояльности к своему прежнему взводу и всего такого.
– Так для чего тебе эта треклятая галька? Впрочем, можно подумать, я сам не догадываюсь.
– Нас ожидает малоприятная заваруха, Вал. – Он обошел сапера по кругу. – И вот что, насчет этой твоей «ругани», – попробуй только меня взорвать, я обещаю, что вернусь за тобой. Клянусь тебе, и не я один, но каждая из душ внутри меня.
– Тут сразу возникает один вопрос. Долго еще все эти души собираются прятаться внутри тебя, Бен Адаэфон Делат?
Чародей смерил его взглядом и, как и следовало ожидать, ничего не ответил.
Трулл Сэнгар стоял на самом краю освещенного костром круга, позади собравшихся здесь имассов. Песня, которую пели женщины, постепенно превратилась в набор мягких звуков, подобных тем, которые можно услышать, когда мать успокаивает младенца. Онрак объяснил ему, что эта эрес’альская песня исполняется как бы наоборот, к самым корням языка, начиная от зрелого и явно сложного, хотя и причудливого эрес со всеми его прищелкиваниями, резкими паузами и жестами, обозначающими пунктуацию, который по мере исполнения все упрощается, одновременно становясь более музыкальным. Все это создавало необычный эффект, вселявший в тисте эдура смутную тревогу.
Для его народа музыка и песни были чем-то статичным, запечатленным внутри ритуалов. Если предания не обманывают, некогда тисте эдур знали великое множество музыкальных инструментов, но большинство ныне забыты, остались лишь названия. Их музыку теперь заменяли голоса, и у Трулла возникло чувство, что тисте эдур, возможно, утратили что-то очень важное.
Жестикуляция женщин постепенно превратилась в танец – они изгибались, раскачивались, неожиданно оказалось, что эти движения исполнены сексуальности.
Позади раздался глухой голос:
– Рождению ребенка предшествует страсть.
Бросив взгляд через плечо, Трулл с удивлением обнаружил, что это один из т’лан имассов, вождь клана Хостиль Ратор.
В длинные сальные волосы, свисавшие прядями с пятнистого, покрытого шрамами черепа, было вплетено множество старых даже на вид костей. Заметней всего на лице были надбровные дуги, скрывающие глаза в глубокой тени. Даже облекшись в живую плоть, Хостиль Ратор выглядел как сама смерть.
– Страсть порождает дитя. Понимаешь, тисте эдур?
– Думаю, что да, – согласился Трулл.
– Так и случилось – давным-давно, во время Ритуала.
Вот что.
– К сожалению, – продолжал вождь, – дитя выросло. А то, что когда-то было страстью, стало…
Ничем.
– Здесь, среди местных кланов, была заклинательница костей, – продолжил Хостиль Ратор. – Она ясно видела, что весь этот край – лишь иллюзия. И также видела, что иллюзия эта умирает. Она попыталась остановить кровотечение, пожертвовав собой. Но потерпела неудачу – ее дух, ее воля, они не справляются.
Трулл с сомнением посмотрел на Хостиля Ратора:
– Как вам удалось найти это место?
– Она не смогла промолчать, дала голос своей боли, своему отчаянию. – После паузы т’лан имасс добавил: – Мы намеревались откликнуться на призыв к Соединению – но мольба в ее голосе была слишком сильной. Мы не могли пройти мимо, даже если это стоило нам – быть может – нашего окончательного упокоения.
– Итак, Хостиль Ратор, теперь вы здесь. Онрак полагает, что вы свергли бы Улшуна Прала, если бы не присутствие Руда Элаля – он для вас слишком серьезная угроза.
Во мраке под нависшими бровями что-то блеснуло.
– Не смей произносить подобного даже шепотом, эдур. Неужели ты хочешь обнажить оружие этой ночью, несмотря даже на дар Первой Песни?
– Не хочу. И все же, быть может, лучше сейчас, чем потом.
Трулл видел, что оба заклинателя костей подошли и встали за спиной Хостиля Ратора. Женщины уже молчали – их песня что, резко оборвалась? Трулл не был уверен. Ему было ясно одно – все присутствующие вслушиваются сейчас в их беседу. Он увидел, что из толпы появляется Онрак, что обеими руками его друг сжимает свой каменный меч…
Он снова обратился к Хостилю Ратору, стараясь говорить ровно и спокойно:
– Здесь и сейчас вы стали свидетелями того, к чему сами когда-то принадлежали…
– Этому осталось недолго, – отрезал вождь. – Как мы можем поддаться иллюзии, если после того, как она растворится, нам предстоит снова стать теми, кто мы есть?
Из толпы раздался голос Руда Элаля:
– Моему народу никто не причинит вреда – ни твоя рука, Хостиль Ратор, ни твои заклинатели костей. Ни те, кто еще придет сюда, – добавил он. – Я намерен отвести кланы в безопасное место.
– Безопасного места не существует, – возразил ему Хостиль Ратор. – Этот край при смерти, и вместе с ним умрет все, что здесь есть. Отсюда нет выхода. За пределами края, Руд Элаль, эти кланы попросту не существуют.
Заговорил Онрак:
– Я такой же т’лан, как и ты. Ощути плоть, в которую ты облекся, Хостиль Ратор. Ощути свои мускулы, горячую кровь. Воздух в своих легких. Я смотрел вам в глаза – всем троим – и видел то же самое, что наверняка можно прочитать в моих собственных глазах. Изумление. Воспоминание.
– Мы не можем себе этого позволить, – ответил ему заклинатель по имени Тил’арас Бенок. – Когда мы покинем это место, Онрак…
– Да, – прошептал друг Трулла, – это будет… невозможно. Не вынести.
– Страсть когда-то существовала, – перебил его Хостиль Ратор. – Наша страсть. Но ее не вернуть. Мы уже не дети.
– Вы ничего не понимаете!
Внезапный вопль Руда Элаля заставил всех вздрогнуть, Трулл увидел, как Улшун Прал, лицо которого исказила боль, протянул к приемному сыну руку – а тот, сердито отмахнувшись, шагнул вперед, и глаза его сверкали ярче, чем пламя костра.
– Камни, почва, трава, деревья! Звери! Небо и звезды! Все это – не иллюзия!..
– Просто воспоминание, которое удерживается…
– Ошибаешься, заклинатель! – обуздав свой гнев, Руд Элаль обернулся к Онраку. – Я читаю в твоем сердце, Онрак Разбитый. И знаю, что ты встанешь рядом со мной – в час, который вот-вот настанет. Знаю!
