Из рядов позади к ним бросились воины-баргасты, обнажив старинные кривые мечи с одним лезвием – те, что помоложе, Тлен любил их больше остальных и считал все равно что собственными детьми. С пораженными, перепуганными лицами они стали окружать Тлена.
Хетан рукой сделала им знак остановиться.
Сейчас рядом с ними стояла, поглубже завернувшись в шкуру пантеры, лишь Килава Онасс. Сестра ее мужа, в сердце которой заключено было больше горестей и потерь, чем Хетан могла уразуметь, которая плакала каждый вечер, словно для нее это был некий связанный с закатом ритуал. Которая уходила по ночам из лагеря и пела песни без слов, обращенные к небесам, – и айи вторили ей погребальным, исполненным печали воем.
Она стояла сейчас рядом с братом. Но не протянула к нему руку, даже не удостоила его сочувственным взглядом. Нет, она вглядывалась в летерийскую армию.
– Они готовятся нас встретить, – сказала она. – Тисте эдур на подходе. Кавалерия ждет вдоль старой береговой линии. Онос Тулан, мы теряем время. Ты знаешь, что скоро мне придется вас покинуть. Очень скоро.
Тлен высвободился из объятий Хетан. Не говоря ни слова, встал, потом пошел.
Туда, где пал его друг.
Оул’данский воин сделал полшага ему наперерез.
– Нет! – вскричал он, умоляюще глядя на Хетан. – Ему нельзя! Мезлан – он же был его другом? Ему туда нельзя!
Тлен шел.
– Умоляю! Ему лицо срезали!
Хетан дернулась от боли.
– Он видел, – еле выговорила она.
И тут Тлен остановился и, обернувшись, поймал взглядом глаза Хетан.
– Любовь моя, – произнес он хрипло, – я не понимаю.
Все, что она смогла сделать, – покачать головой.
– Они его предали, – продолжал Тлен. – И все равно. Сегодня. Он поскакал навстречу врагу.
– Чтобы спасти их детей, – подтвердила Хетан. – Да.
– Я не понимаю.
– Ты много рассказывал мне о своем друге, муж мой. О Токе Младшем. О том, что он был человеком чести. Ответь мне, муж мой: разве он мог поступить иначе?
Она смотрела на возлюбленного, и сердце ее готово было разорваться. Эти имассы – они никогда не умели скрывать своих чувств. У них не было того притворства, тех масок, которыми, к несчастью, одарены все остальные, включая ее баргастов. У них не было должного самообладания, самоконтроля, и любое горе ранило их душу сильнее, чем Хетан могла вообразить. И с любовью у них все так же, как с горем. И с дружбой. И, увы, с преданностью.
– Они остались живы, – сказал наконец Тлен.
Она кивнула.
Ее муж повернулся и продолжил свое мучительное шествие.
Килава нетерпеливо фыркнула.
Хетан подошла к кожаной сумке, отброшенной оул’данским воином. Подняла, перекинула через плечо.
– Килава, – сказала она. – Заклинательница костей. Веди баргастов в битву. Я останусь с мужем.
– Они меня не…
– Не говори ерунды. Они послушаются – даже если из одного лишь страха. К тому же чем раньше они закончат побоище, тем скорей ты сможешь с нами расстаться.
Килава вдруг улыбнулась, обнажив клыки, как у пантеры.
Хетан пробрало холодом. Хвала духам, что ты улыбаешься так редко, Килава.
Атри-преда Биватт дала своим войскам приказ покинуть дно моря. Вернуться на более твердую почву. Их сегодняшний триумф оказался омрачен привкусом страха. Еще одна армия, будь она проклята, и очевидно, что она намерена вступить в бой с ее собственной – измотанной и понесшей потери. Однако она позволила себе лишь несколько мгновений, чтобы молча гневаться на несправедливость, после чего заставила себя вспомнить об ответственности, которую накладывает должность командующего.
Они будут сражаться храбро и с честью, хотя варварское войско продолжало прибывать в численности и становилось все ясней, что никакой надежды нет. Семьдесят тысяч, если не больше. Те, кто высадился на северном побережье, а еще, быть может, союзники Болкандо, о чем ходили упорные слухи. Снова вернулись на север – вот только зачем? Чтобы прийти на помощь оул’данам? В таком случае они опоздали. Биватт выполнила то, что намеревалась сделать; то, что ей приказали. Оул’даны уничтожены.
Семьдесят тысяч или все двести. Биватт и ее армия обречены. Хотя, конечно, в общей картине такие вещи никогда ничего не меняли. Летерийская империя отбросит и этих захватчиков. Если же отбросить не удастся, подкупит, чтобы они отложились от Болкандо; более того, обратит их в собственных союзников, чтобы всем вместе убийственной волной обрушиться на приграничное королевство.
Внезапно она поняла, что, может быть, в этом и заключается решение… Она повертела головой и увидела одного из своих финаддов. Подошла поближе.
– Финадд, подготовьте депутацию. Мы попытаемся вступить в переговоры с этим новым врагом.
– Слушаюсь!
Офицер кинулся выполнять приказ.
– Атри-преда!
Биватт обернулась – к ней подходил Брол Хандар. На имперского правителя наместник был сейчас совсем не похож. Весь в кровавых пятнах, а рука, сжимающая меч, целиком покрыта засохшей кровью.
– Похоже, мы все-таки не опоздали, – заметил он.
– Это не оул’даны, наместник.
– Я и сам прекрасно вижу. И вижу также, что и вы, атри-преда, и я сам сегодня умрем. – Он сделал паузу, потом выдавил из себя смешок: – Помните, атри-преда, вы предупреждали, что Летур Аникт хочет меня убить. Однако я прошел весь этот путь вместе с вами и вашей армией…
– Наместник, – перебила она, – в моем войске было десять посланных Летуром Аниктом убийц. Все они мертвы.
Его глаза медленно расширились.
– Вы не замечали зачастую рядом с собой одного рослого солдата? – продолжала Биватт. – Я поставила перед ним задачу позаботиться, чтобы вы остались живы, и он мой приказ выполнил. К сожалению, наместник, я подозреваю, что теперь не поможет и он. – Разве что у меня получится договориться.
Она бросила еще один взгляд на надвигающегося противника. Тот сейчас разворачивал знамена. Всего несколько, и все одинаковые. Биватт прищурилась – ей мешало вечернее солнце.
Узнала знамена.
И вся похолодела внутри.
– Плохие новости.
– Атри-преда?
– Я узнаю эти знамена, наместник. Переговоров не будет. Шансов на капитуляцию тоже.
– Это те самые воины, – сказал, на мгновение задумавшись, Брол Хандар, – что воздвигали курганы.
– Да.
– Значит, они уже какое-то время за нами следовали.
– Во всяком случае, их разведчики, наместник. И дольше, чем вы думаете.
– Атри-преда.
