Что он ей такое сказал, что она легко переменила свое мнение?
Они приблизились, и Сэрен Педак услышала, как вздохнул Фир Сэнгар:
– Они рассматривают тело.
О, сохрани нас Странник.
– Аквитор, – продолжал тисте эдур так тихо, что не мог услышать никто, кроме нее.
– Да?
– Мне нужно знать… чью сторону ты примешь.
– Я не собираюсь принимать ничью! – отрезала она с внезапным раздражением. – Неужели мы прошли весь этот путь лишь для того, чтобы теперь поубивать друг друга?
Он сухо хмыкнул, словно мысль его позабавила.
– По-твоему, силы настолько равны?
– Тогда, раз уж все так безнадежно, зачем вообще пытаться?
– Неужели я прошел весь путь лишь для того, чтобы отступить в самом конце? Аквитор, я должен сделать то, что должен. Поддержишь ли ты меня?
Они остановились, заметно отстав от остальных, сгрудившихся сейчас вокруг трупа. Сэрен Педак расстегнула ремешок и стянула шлем, стала расчесывать пальцами грязные волосы.
– Аквитор, – настаивал Фир, – ты показала, что владеешь силой, ты вовсе не слабейшая из нас. От твоего выбора может зависеть, останемся мы жить или умрем.
– Фир, чего ты хочешь достичь, завладев душой Скабандари?
– Искупления, – не задумываясь, ответил он. – Для всех тисте эдур.
– И каким же образом, по-твоему, разбитая, искалеченная душа Скабандари поможет вам достичь искупления?
– Я пробужу ее, аквитор, – вместе мы очистим Куральд Эмурланн. Избавим его от той отравы, что мучает сейчас всех нас. Быть может, даже сумеем разбить меч моего брата вместе с заклятием.
Слишком все неконкретно, болван ты эдакий. Даже сумей ты пробудить Скабандари, не окажется ли он в свою очередь порабощен тем, что ты назвал отравой, той властью, которую она обещает? А о его собственных желаниях, его страстях ты подумал – о том, что он захочет отомстить?
– Фир, – сказала она, внезапно почувствовав почти обессиливающую усталость, – твоя мечта неосуществима.
И увидела, как он отшатнулся, как что-то навсегда угасло в его глазах. Она слабо улыбнулась ему:
– Да, Фир Сэнгар, пусть это будет для тебя причиной отречься от обета. Я больше недостойна того, чтобы меня защищать, тем более ради покойного брата. Уверена, ты теперь и сам это понял.
– Да, – прошептал он.
В этом единственном слове было столько боли, что Сэрен Педак едва не разрыдалась. И тут же мысленно рявкнула на себя. Разве ты не этого хотела! Проклятье! Я этого хотела. Мне это нужно. Должно быть именно так!
Странник благословенный, как же больно ты ему сделала, Сэрен Педак. Даже ему. Как и всем остальным.
В этот момент она поняла, что никаких переговоров не будет. Произойдет то, что и должно произойти.
Так тому и быть. Не рассчитывай на меня, Фир Сэнгар. Я сама не знаю ни собственной силы, ни насколько способна ею управлять. Поэтому не рассчитывай на меня.
Но я сделаю для тебя все, что только смогу.
Серьезное обещание, но вслух его она произнести не могла – слишком поздно. Это она видела и в его застывших глазах, и в закаменевшем лице.
Будет лучше, если он ни на что не станет надеяться. Тогда, если я не справлюсь… Но она не смогла закончить эту мысль, пусть даже все до единого слова ярко сияли в сознании – перетрусила.
Фир Сэнгар, не дожидаясь ее, зашагал вперед. Двинувшись следом, она увидела, что он уже не держится за меч. Более того, он вдруг показался ей как никогда расслабленным.
В тот момент она не осознала значения этой перемены. Произошедшей с воином. С воином, умеющим убивать.
Вероятно, он всегда знал, где именно окончится их путешествие. Вероятно, тот первый, случайный на вид визит случайным вовсе не был, Удинаасу тогда было показано, куда его за оставшееся время приведет каждое из сделанных им решений, приведет с той же неизбежностью, с которой наступает прилив. Сейчас прилив наконец-то выбросил его на берег – выбеленную морем деревяшку в мутной от ила отступающей воде.
Это значит, что скоро для меня зажарят молодого тенага? Не похоже.
Тело имасской женщины имело очень жалкий вид. Оно высохло, конечности поджаты – сократились сухожилия. Дикая копна волос словно корни мертвого дерева, ногти на коротких пальцах – что плоские когти, оттенком напоминающие черепаший панцирь. Помутневшие гранаты, бывшие прежде ее глазами, глубоко утонули в глазницах, однако, казалось, продолжают злобно взирать на небо.
Да, это заклинательница костей. Ведьма, отдавшая душу ради того, чтобы залечить рану. Как это благородно – напрасная, неудачная жертва. Нет, женщина, я не стану по тебе плакать. Тебе нужно было отыскать другой способ. Остаться в живых вместе со своим племенем и помочь ему вырваться из темной пещеры блаженного неведения.
– Край по ту сторону умирает, – сказал Чик. Прозвучало, как будто его самого эта перспектива очень радует. Кольца на концах цепочки запели. Золотое, серебряное, оба размыты вращением.
Силкас Руин окинул взглядом своего сородича.
– Чик, ты так и не осознал… необходимости.
Тот ответил едва заметной, снисходительной улыбкой:
– Едва ли, о Белый Ворон. Едва ли.
Тогда воин-альбинос повернулся и вперил свои жутковатые, покрасневшие глаза в Удинааса:
– Она все еще с нами?
Ладошка Кубышки у него в руке напряглась, все, что он мог сделать в ответ, – ободряюще пожать ее.
– Она прикинула, где мы находимся, совсем недавно, – ответил Удинаас, на что Чик возмущенно зашипел. – Но сейчас – нет, она не здесь.
Силкас Руин обернулся к вратам:
– Значит, она приготовилась нас встретить. По ту сторону.
– Я бы не удивился, – пожал плечами Удинаас.
Сэрен Педак вздрогнула и спросила:
– Значит ли это, что Финнэст у нее? Силкас? Удинаас?
Силкас Руин покачал головой:
– Нет. Этого бы никто не потерпел. Ни ее сестры. Ни могущественные Взошедшие, которые, собственно, и распорядились в свое время Финнэстом.
– Тогда почему их сейчас здесь нет? – продолжала спрашивать Сэрен. – Почему ты думаешь, что они не будут возражать против твоего обладания Финнэстом, Силкас Руин, если они не потерпят того же самого от Менандор – мы ведь про нее сейчас говорим?
Удинаас фыркнул:
– Ты, аквитор, у меня в голове в каждую извилину заглянула?
Силкас на эти вопросы ничего не ответил.
Бывший раб кинул взгляд на Фира Сэнгара и увидел, что воин готов к бою. Да, мы уже совсем рядом, разве нет? О, Фир Сэнгар, я тебя вовсе не ненавижу. На самом деле ты мне скорее нравишься. Даже когда я насмехаюсь над присущей тебе честью. Даже когда критикую избранный тобой путь.
