Скрипач сделал взводу знак двигаться вперед, хмуро взглянул на Улыбку:
– Это потом, солдат…
Та оскалилась, словно собака, у которой отнимают добычу, потом выхватила большой нож и двумя резкими ударами отсекла старику богато украшенные ладошки.
Трулл Сэнгар ступил на песок арены, не отводя глаз от тела, лежащего с противоположной стороны. Монеты тускло блестят, голова запрокинута. Он медленно двинулся вперед.
В коридорах и палатах Вечного дома бушевал хаос. Родителей можно будет разыскать потом, тем более что их здесь скорее всего и нет. Они ушли вместе с остальными тисте эдур. Вернулись на север. На родину. И, таким образом, в конце концов своего младшего сына, Рулада, покинули даже они.
Почему он неподвижен? Почему не возвращается?
Он подошел к Руладу и опустился на колени. Положил копье. Руки нет, а вместе с ней и меча.
Он взял в ладони голову брата. Тяжелая, лица почти не узнать – столько на нем шрамов, так оно искажено болью. Он положил голову себе на колени.
Мне это приходится делать во второй раз. С братом, чье лицо столь неподвижно. Столь безжизненно. Выглядит столь… неправильно.
Он тогда попытался в последний раз воззвать к рассудку своего младшего брата, к тому, кем он был раньше. До того, как все случилось. До того, как в порыве неблагоразумной, хотя и вполне объяснимой ярости он на ледяных полях схватил меч.
А Рулад, в очередной раз поддавшись слабости, приказал его остричь. Объявил мертвым в глазах всех тисте эдур. Приковал к скале, чтобы он ожидал медленной, мучительной смерти. Или что поднимется вода.
Трулл вернулся, чтобы простить его. В сердце Трулла непрерывно звучал крик, с которым он, казалось, прожил целую вечность. Ты был ранен, брат. Тяжело ранен. Он поверг тебя, но не убил. Он сделал то, что следовало, чтобы твои мучения прекратились. Но ты это видел по-другому. И не мог иначе.
В твоих глазах тебя оставили собственные братья.
Простишь ли ты меня сейчас, брат мой, как я прощаю тебя?
Разумеется, ответа не будет. Навеки неподвижное, навеки пустое лицо ничего уже не скажет. Трулл опоздал. Опоздал простить и опоздал получить прощение.
Он подумал – неужели Сэрен знала, или хотя бы догадывалась, что его здесь ждет?
При мысли о ней у него перехватило дыхание. Он и не знал, что возможна такая любовь. Сейчас, пусть даже вокруг лишь прах, будущее распускалось перед ним сказочным цветком, источающим невероятный аромат.
Вот что такое любовь. Теперь я понимаю…
Кинжал ударил его под левую лопатку и дошел до сердца.
Глаза Трулла расширились от внезапной боли, внезапного изумления, он почувствовал, что голова Рулада падает с колен, выскальзывает из рук, лишившихся всей силы.
Сэрен, любовь моя.
Прости меня.
Сиррин Канар, оскалив зубы, шагнул назад и выдернул оружие. Последний тисте эдур. Убит его собственной рукой. В мире все еще существует безупречная справедливость. Этим кинжалом он очистил Летерийскую империю, вот она, густая кровь, – капает вниз, стекает к рукояти.
Удар в самое сердце, завершивший его беззвучную поступь; крадучись по песку арены, последние три шага он даже не дышал. Будь благословенна эта тень – прямо под ногами, никакого риска, что она упадет перед ним и предупредит ублюдка. Хотя было одно мгновение, когда тень все же скользнула по песку – треклятая сова, подумать только! – но болван ничего не заметил.
Никакого риска: солнце стоит прямо над головой.
Все тени сжались в комочек, трепеща перед яростным небесным властелином.
Он чувствовал во рту привкус железа, терпкий дар, он наслаждался его холодной резкостью. Сделал еще шаг назад, тело рухнуло набок, прямо на жалкое дикарское копьецо.
Варвар умер. Как тому и следовало, от цивилизованной руки.
Он услышал какие-то звуки с противоположного конца арены и развернулся.
Стрела ударила его в левое плечо, отбросила назад, он споткнулся о трупы, изогнулся, чтобы удержаться, и все же упал на раненый бок.
Вспыхнувшая боль оглушила его.
– Нет! – заорал Вал, бросившись вперед и оттолкнув Корика, который обиженно обернулся.
– Корик, чтоб тебя… – начал Скрипач.
– Нет, – оборвал его Быстрый Бен. – Ты не понимаешь, Скрип.
– Извини, сержант, – пожал плечами Корик. – Привычка.
Скрипач смотрел вслед чародею, который следом за Валом устремился туда, где на песке валялись три тела. На пробитого стрелой летерийца сапер не обратил никакого внимания, бросившись на колени рядом с одним из тисте эдур.
– Смотри – на том монеты, – начал Спрут. – Прямо в коже…
– Это император, – пояснил капитан, который их сюда привел. – Рулад Сэнгар. Другой эдур… я его не знаю. Но, похоже, – добавил он, – знают ваши друзья.
Да, Скрипач это видел и сам, и ему сейчас показалось, что здесь все до краев заполнилось болью. Она таилась в последних вздохах, голосила голосом Вала, издававшего сейчас пугающе для него нехарактерные, почти животные горестные вопли. Потрясенный Скрипач обернулся к своим солдатам:
– Всем занять оборону! Капитан, вы и остальные пленные – к стене, и не шевелиться, если вам жить не надоело. Корик, опусти уже свой долбаный арбалет!
Потом зашагал к своим друзьям.
Но чуть было не вернулся обратно, когда увидел лицо Вала – искаженное столь откровенным горем, столь… беспомощное.
Быстрый Бен обернулся и бросил на Скрипача короткий, словно бы предупредительный взгляд, потом чародей шагнул к летерийцу.
Ничего не понимающий Скрипач, которого била дрожь, приблизился к Бену. Встал рядом, опустил взгляд на стражника.
– Будет жить, – заметил он.
Вал позади них прохрипел:
– Вот это вряд ли!
Голос был даже не похож на человеческий. Встревоженный Скрипач обернулся и увидел, что Вал уставился на Быстрого Бена, словно бы между ними шел сейчас беззвучный разговор.
Потом Вал спросил вслух:
– Бен, ты сможешь? Какое-нибудь место, где… на вечные муки. Сможешь, чародей? Я тебя спрашиваю – сможешь?
Быстрый Бен обернулся на Скрипача, в его глазах застыл немой вопрос.
Нет же, Бен, разве я могу тут что-то сказать…
– Скрипач, помоги мне решить. Пожалуйста.
Боги, Бен тоже горюет. Да кем же был этот воин?
– Ты Высший маг, Быстрый Бен. Делай, что должно.
Чародей повернулся к Валу:
– У Худа передо мной должок.
