– Иди собирай своих родичей. И поскорей, Нимандр, пока остров еще во власти Тьмы.
Нимандр с трудом поднялся на ноги и заковылял обратно в жалкую ночлежку.
Ее герольд! Мать Тьма, призовешь ли ты нашего отца, как призываешь нас?
Но зачем?
Должно быть, это оно. О да. Наше изгнание – Бездна внизу! – наше изгнание окончено.
Чик ждал его на улице, крутя цепочку. Что за жалкие создания, если этот Нимандр среди них еще самый лучший. Однако им придется справиться – он не лгал, говоря, что шайхи пока не готовы.
И то была единственная правда из всего, сказанного им этой темнейшей ночью.
И как ты там управился в Летерасе, Силкас Руин? Готов ручаться, что не лучшим образом.
Ты – не твой брат. И никогда таким не был.
О Аномандр Рейк, мы отыщем тебя. И ты нам ответишь. Даже бог не может просто так беззаботно взять и уйти, не считаясь с последствиями своего предательства.
Да, мы тебя найдем. И все тебе покажем. Покажем, каково оно.
Руд Элаль нашел своего отца сидящим на выветренном валуне у входа в небольшую долину рядом с деревней. Он взобрался на камень и присоединился к Удинаасу, усевшись рядом на прогретой солнцем поверхности.
Молодой ранаг каким-то образом умудрился отбиться от матери, да и от всего стада, и бродил сейчас по долине, жалобно крича.
– Сгодится нам на ужин, – сказал Руд.
– Сгодится, – кивнул Удинаас. – Если у тебя нет сердца.
– Чтобы жить, мы должны есть…
– А чтобы жить и есть, должны убивать. Да-да, Руд, я в курсе.
– Ты здесь еще надолго? – спросил Руд – и чуть не задохнулся. Вопрос, который у него сейчас вырвался, он не мог задать уже очень и очень давно.
Удинаас бросил на него удивленный взгляд, потом снова перевел его на заблудившегося ранага.
– У нее горе, – сказал он наконец. – Горе столь глубокое, что даже я его чувствую – словно расстояние ничего не значит. Ничего. Так оно и бывает, – добавил он без малейшей горечи, – после насилия.
Руд решил, что сил видеть отцовское лицо у него сейчас попросту нет, и тоже стал смотреть на ранага вдалеке.
– Я сказал Онраку, – продолжал Удинаас. – Просто не мог иначе. Просто чтобы… выпустить это наружу, пока оно меня не пожрало. И теперь, конечно, жалею.
– Об этом не нужно жалеть. У Онрака не было друга ближе. Ему было необходимо знать правду…
– Нет, Руд, такое никогда не бывает необходимо. Иногда уместно. Иной раз полезно. В остальное время просто больно.
– Но что ты можешь сделать, отец?
– Сделать? Ничего. Ни для Сэрен, ни для Онрака. Я всего лишь бывший раб. – Мимолетная сухая улыбка. – Живущий среди дикарей.
– Ты больше, чем это, – возразил Руд.
– В самом деле?
– Да. Ты мой отец. И я еще раз тебя спрашиваю – ты здесь надолго?
– Надо полагать, до тех пор, пока не надоем.
Руд еще никогда в жизни не был так близок к тому, чтобы расплакаться. Горло его перехватило так, что он еще долго ничего не мог сказать, прилившие чувства отступали, но очень медленно. Затуманившимся взглядом он следил, как по долине бродит ранаг.
Удинаас продолжил, словно не замечая, какую реакцию вызвали его слова:
– Да и научить тебя, Руд, я ничему особенному не смогу. Разве что сети чинить.
– Нет, отец, ты можешь научить меня самому главному в жизни.
Удинаас бросил на него недоверчивый, подозрительный взгляд.
На гребне холма появились трое взрослых ранагов, стали неловко спускаться к молодому. Тот, увидев их, снова вскрикнул, громче, и кинулся навстречу.
Руд вздохнул.
– Отец, ты можешь научить меня величайшему из своих умений. Как выжить.
Какое-то время оба молчали, Руд не отводил взгляда от ранагов, взбиравшихся на дальний склон долины. Удинаасу, похоже, что-то попало в глаз, и он раз за разом поднимал руку к лицу. Но Руд не обернулся, чтобы ему помочь.
Когда долина наконец опустела, отец поднялся на ноги:
– Похоже, мы с тобой все же проголодались.
– Это дело поправимое, – откликнулся Руд, вставая следом.
– Тоже верно.
Они зашагали обратно к деревне.
Онрак, руки которого были заляпаны краской, затянул кожаные ремни вокруг свертка, закинул его за спину и обернулся к жене:
– Я должен идти.
– Ты уже говорил, – откликнулась Килава.
– Путешествие туда, где упокоилось тело моего друга, облегчит мою душу.
– Несомненно.
– И я должен поговорить с Сэрен Педак. Рассказать ей про мужа, про его жизнь с того дня, когда он вручил ей свой меч.
– Да.
– А сейчас, – закончил Онрак, – я пойду обнять нашего сына.
– Я иду с тобой.
Онрак улыбнулся.
– Ты его только смутишь.
– Да нет же, болван. Я сказала, что иду с тобой. Если ты думал, что я тебя одного отпущу, то ты точно рехнулся.
– Килава…
– Я все решила. Я дам путешествию облегчить твое сердце. Я не стану зудеть тебе над ухом до тех пор, пока у тебя из барабанных перепонок кровь не пойдет и ты не станешь поглядывать, словно бхедерин, где тут ближайший обрыв.
Онрак глядел на нее, чувствуя, что глаза у него мокрые от любви.
– Зудеть? Ни разу не слышал, чтобы ты зудела.
– И не услышишь.
Он кивнул.
– Очень хорошо, жена. Пойдем со мной. Помоги мне исцелиться – пусть даже одним своим присутствием…
– С этого места, Онрак, давай поподробней.
Он разумно предпочел промолчать.
И они отправились прощаться с сыном.
– Как я устал! – воскликнул император Тегол Беддикт, плюхаясь на трон.
– Когда вы успели? – с кислой миной поинтересовался Бугг. – Вы ведь еще ничего не сделали.
– Прошло всего три недели. А я уже объяснял – у меня такой огромный список реформ, что я рискую вообще ничего не успеть.
– Ваше признание собственной некомпетентности не может не восхищать, – откликнулся Бугг. – Из вас выйдет отличный император.
– Ну, – подал голос Брис, стоявший, облокотившись на стену, справа от трона, – в стране воцарился мир.
– Остается только задаться вопросом, – скорчил гримасу Бугг, – надолго ли целая империя в состоянии затаить дыхание.
– Если кто-то здесь и разбирается в задержке дыхания, дражайший слуга, так это ты.
