– Да, господин.
– Назови остальных.
Капрал неуютно пошевелился.
– Господин, если бы не мои солдаты, я бы ни за что…
– Я понимаю твою преданность. Весьма похвально. Увы, положение требует незамыленного взора, а это накладывает определенные ограничения. Те солдаты не служат мне. В отличие от тебя.
– Они верны, господин…
– Кому? Или чему? Нет, риск слишком велик. Впрочем, кое-что я могу для них сделать, в знак моей признательности. – Канцлер перевел взгляд на Сиррина. – Быстро и без боли. Никого не допрашивать.
Стражник вскинул брови.
– Никого?
– Никого.
– Как прикажете, господин.
Капрал облизнул пересохшие губы, затем явно через силу выдавил:
– Благодарю, господин.
Канцлер рассеянно кивнул, снова опустив глаза на блестящую шкатулку черного дерева.
– Спрошу еще раз, – сказал он, – что известно про нападавших? Они объявляли войну?
– Нет, господин, совсем нет, – ответил капрал. – Если не считать сотен сожженных кораблей. И даже после этого… их мало, господин. Никакой массовой высадки, никакой армии.
– Но как-то же они сюда попали.
– Да, попали, Странник, помилуй! Господин, я ехал в отряде из двадцати ветеранов-летери и шестерых тисте эдур племени арапаев. Мы попали в засаду на поляне у заброшенной усадьбы, магия эдур нас не защитила. Только-только собирались разбить лагерь; кругом высокая трава и никого – и вдруг гром, пламя, и тела взлетают в воздух. Куски тел, ошметки. А в темноте свистят стрелы.
– И все же вам удалось спастись.
Капрал замотал головой.
– Эдур, который нами командовал, он знал, что вести, с которыми мы едем в столицу – про горящие корабли и трупы тисте на дорогах, – так вот, эти вести надо довезти, не вступая в стычки. Все, кто мог, попытались отступить. Вслед за командиром мы убежали. Сначала всемером – пятерых эдур они убили в первые же мгновения боя, потом осталось только пятеро.
– За вами гнались? – тихо и задумчиво спросил Трибан Гнол.
– Нет, господин. У них не было лошадей. Мы их, во всяком случае, не видели.
Канцлер молча кивнул, затем спросил:
– Люди?
– Да, господин. Однако не летери и не дикари, насколько мы поняли. У них были арбалеты – не жалкие рыбацкие луки, которыми у нас пользуются, когда ходит карп. Нет, железное оружие, с толстой тетивой, а стрелы пробивали щиты и доспехи. Я видел, как такая стрела сбила с ног одного из моих солдат, насмерть. А еще…
Трибан Гнол поднял ухоженный палец, и солдат замолк.
– Погоди, солдат. Не спеши. Ты вот сказал раньше… – Канцлер поднял глаза. – Пятеро эдур из шести были убиты сразу же. И еще, что вы везли вести о трупах эдур на дорогах, ведущих от побережья. А тела летери там были?
– Нет, господин, нам не попадались.
– Однако шестой эдур – твой командир – пережил нападение. Почему?
– Похоже, они подумали, что он не жилец. Стрела попала ему в спину, она же потом его и доконала. От удара он выпал из седла. Думаю, противник не ожидал, что он поднимется и сумеет вернуться на коня…
– Ты сам все это видел?
– Да, господин.
– А что было раньше: стрелы или гром и пламя?
Капрал наморщил лоб, затем сказал:
– Сначала стрелы, на мгновение ока раньше, чем все остальное. Да, именно так. И первая стрела попала в командира.
– Потому что у него командирские знаки отличия?
– Полагаю, что так, господин.
– А гром и пламя – колдовство – ударили куда? Хотя погоди, я сам отвечу. Прямо в оставшихся эдур.
– Точно так, господин.
– Солдат, ты свободен, можешь идти. Сиррин, задержись на минуту.
Как только за капралом закрылась дверь, Трибан Гнол вскочил из-за стола.
– Странник помилуй! Вторжение! В нашу империю!
– Как по мне, так скорее против эдур, – предположил Сиррин.
Канцлер гневно взглянул на него.
– Ты дурень. Это все неважно, так, занятная мелочь, не играющая никакой роли. Сиррин, эдур правят нами: пускай только на словах, но они наши покорители. А мы им подчиняемся, в том числе летерийская армия.
Он громыхнул кулаком по столу, шкатулка подпрыгнула, с нее соскочила крышка. Трибан Гнол уставился на содержимое.
– Идет война, – сказал он. – Не наша война – не та, на которую мы рассчитывали, но все же война!
– Мы сокрушим противника, господин…
– Конечно же, сокрушим, как только выставим своих колдунов против их. Это тоже неважно.
– Я вас не понимаю, господин.
Трибан Гнол гневно смотрел на подчиненного. Куда тебе? Вот почему ты никогда так и не пробьешься наверх, жалкий головорез.
– Когда утихомиришь лишних и подпишешь прошение о повышении нашего предприимчивого капрала, пойди к Каросу Инвиктаду и передай ему сообщение от меня. Лично.
– Какое сообщение?
– Приглашение. Я зову его во дворец.
– Когда?
– Немедленно.
– Слушаюсь, господин. – Сиррин отдал честь.
– Иди.
Когда дверь снова закрылась, Трибан Гнол повернулся к столу и заглянул в открытую шкатулку. Внутри лежал небольшой пузатый фиал, полный на треть.
Трибан Гнол часто с удовлетворением смотрел на содержимое шкатулки; само знание, что оно там, успокаивало его. Он вспоминал, как подливал жидкость из фиала в сосуд с вином, из которого должен был пить Эзгара Дисканар в тот последний ужасный день. В тронном зале. Эзгара вместе с никчемным Первым евнухом. А с ними – и Нисалл. Вот только не Брис. Кто угодно, но не Брис Беддикт.
Жаль, конечно, но увы.
Глава шестнадцатая
Каждое поле битвы
хранит каждый крик,
Укорененный
между камней,
разбитых доспехов,
кожаных застежек,
перегнивающих в почву.
Столетия – ничто
для этих голосов,
этих горестных душ.
Они умирают сейчас,
А сейчас длится вечно.
«На мертвых равнинах»
Раэль с Долгой косы
Траву уничтожил огонь. Слой почвы под ней – вода и ветер. Плоский участок равнины, от которого уходили в стороны два вымытых водой оврага, был покрыт лишь круглыми кактусами, булыжниками в кулак величиной и потрескавшейся в пламени каменной крошкой. Тело летерийского всадника сползло вниз с гребня откоса, оставив за собой кровавый след, – теперь уже больше похожий на покрывший камни слой чернил. Койоты, волки или, быть может, оул’данские псы сгрызли то, что помягче, – лицо, кишки, ягодицы и бедра, – оставив все прочее мухам и их личинкам.
