Трулл Сэнгар ушел за водой. Здесь повсюду били родники, как будто камень сочился талым льдом.
Онрак еще раз рассмотрел котят, затем обратился к Быстрому Бену:
– За этими холмами лежит лед. Я чувствую его гнилой запах: то древняя дорога, по которой когда-то убегали от бойни яггуты. Это вторжение тревожит меня, чародей.
– Почему? Битва случилась много тысяч лет назад, так что все яггуты уже давно мертвы.
– Да. И все же дорога напоминает мне… про всякое. Будит воспоминания…
Быстрый Бен понимающе кивнул.
– Да, как тени.
– Как тени.
– Ты должен был понимать, что это не вечно.
Имасс нахмурился, отчего на лице проступили его крупные, чуждые человеку черты.
– Да, возможно, где-то глубоко-глубоко. Но… я забыл.
– Ты чересчур требователен к себе, Онрак. Нельзя вечно заставлять себя сиять.
Онрак печально улыбнулся.
– Это подарок для друга, – тихо сказал он, – за все подарки, что он дал мне.
Быстрый Бен вгляделся в лицо воина.
– Даже самый дорогой подарок, если его дарить каждый день, теряет свою цену, а потом и надоедает.
– Да, теперь я вижу.
– Кроме того, – добавил маг, наблюдая, как две маленькие эмлавы, наевшись, играются в заляпанной кровью траве, – показать свою слабость – тоже подарок. Так ты будешь вызывать не только трепет, но и сочувствие. Если ты понимаешь, о чем я.
– Понимаю.
– Ты намешал немало красок, да?
Онрак вдруг усмехнулся.
– А ты умен. Когда я отыщу стену из камня, который говорит… да, будет другой подарок. Мои запретные таланты.
– Почему запретные?
– Мой народ не приемлет создания портретов, близких к натуре. Слишком много деталей сохраняется во времени. От этого разбиваются сердца, а предательства множатся, как тараканы.
Быстрый Бен посмотрел на Онрака, но тут же отвел взгляд. Сердца разбиваются, точно. А души остаются и преследуют тебя.
Вернулся Трулл Сэнгар с полными бурдюками.
– Священные Сестры, – воскликнул он, завидев Онрака, – да ты никак хмуришься?
– Верно, друг мой. Желаешь знать почему?
– Вовсе нет. Просто… сказать по правде, мне вдруг стало легче.
Онрак, наклонившись, схватил одного котенка за шкирку. Звереныш яростно зашипел и задергался.
– Трулл Сэнгар, можешь объяснить нашему другу, почему у имассов запрещено рисовать портреты. Еще можешь поведать ему мою историю, чтобы он больше не спрашивал, почему я чувствую боль внутри, и от этого вспоминаю, что смертная плоть становится настоящей только под дыханием любви.
Быстрый Бен, сощурившись, посмотрел на Онрака. Не помню, чтобы спрашивал нечто подобное. По крайней мере, не вслух.
Облегчение спало с лица Трулла Сэнгара, и он вздохнул – длинный вздох, с которым уходит длительное напряжение.
– Хорошо, расскажу. Спасибо, Онрак. Некоторые тайны слишком тяготят. А когда я открою Быстрому Бену одну из причин, по которой мы стали друзьями, я поделюсь с вами обоими своей тайной. Я расскажу вам про Эрес’аль и про то, что она со мной сделала – задолго до того, как явилась перед нами в пещере.
Все замолчали.
Наконец Быстрый Бен хмыкнул.
– Хорошо, а я расскажу повесть о двенадцати душах. И об обещании, которое я дал человеку по имени Скворец, – обещании, которое привело меня сюда и поведет дальше. После, думаю, мы по-настоящему узнаем друг друга.
Онрак подобрал второго котенка и теперь держал обоих перед собой.
– Воистину, сегодня день подарков.
Из-за холмов донесся раскат грома, утих и больше не повторился.
Эмлавы вдруг умолкли.
– Что это? – спросил Трулл Сэнгар.
Быстрый Бен почувствовал, как заколотилось сердце.
– Это, друзья мои, «ругань».
Скрип прошел по земляному полу в угол хлева, где спал Флакон. Посмотрел на юного солдата, свернувшегося под темно-серым одеялом. Бедняга. Он толкнул мага носком сапога, и тот, застонав, заворочался.
– Подъем, солнце село, – сказал Скрипач.
– Знаю, сержант. Я видел, как оно опускалось.
– Мы сколотили носилки. Поднимайся, перекуси, а потом остаток ночи досыпай на подвижной кровати.
– Если я вам не понадоблюсь.
– Ну да, если не понадобишься.
Флакон сел, протер глаза.
– Благодарю, сержант, но мне вся ночь не нужна – хватит и половины.
– Бери столько, сколько дают, солдат. Не выспишься, худо придется всем.
– Ладно-ладно, делайте из меня виноватого. Как будто меня это проймет.
Скрипач отвернулся, пряча улыбку. Остаток взвода укладывал снаряжение, обмениваясь тихими репликами. Геслер со своими устроился в брошенной усадьбе: незачем всем набиваться в одно место. Хреновая тактика.
Погони не последовало. «Барабан» свою работу сделал. Однако это стоило отряду четырех «руганей», вдобавок к тем, что потратили раньше. Осталось всего две. Плохо. Если они наткнутся на еще одну вражескую колонну… мы – трупы или того хуже. Что ж, морпехам никто легкой прогулки не обещал. Пусть спасибо скажут, что до сих пор живы.
Подошел Спрут.
– Битум просил передать, что все готовы, Скрип. – И обращаясь к Флакону: – Мне досталась грустная сторона носилок. Не дай Худ, у тебя газы.
Флакон, набивавший рот салом и орехами, лишь молча поднял глаза на сапера.
– Нижние боги, ты ешь эти хундрильские пироги, что ли? – бросил Спрут. – Вот, Скрип, если нам будет нужен факел…
– Предложение отклонено, Спрут.
– Ладно, согласен. Такое пламя за сотню лиг видать будет. Худов дух, ну почему мне всегда достается короткая соломинка?
– Если играешь на везение с Кораббом, смирись, – хмыкнул Скрипач.
Спрут наклонился поближе к сержанту и сказал шепотом:
– Вчерашний грохот наверняка навел на наш след целое войско…
– Если у них оно вообще есть. До сих пор мы натыкались на отдельные роты, части батальонов. Как будто армия разрознена. Впрочем, примерно на что-то подобное мы и рассчитывали. Нет смысла собирать всех воинов в кулак, когда противник рассеялся по всей стране, как прыщи на Худовом заду. Если хватит ума, то они подтянут резервы и перекроют нам все пути отхода, не оставив ни щелочки.
– До сих пор, – Спрут, сощурившись, окинул взглядом темное помещение и помял едва начавшее заживать плечо, – особым умом они не блистали.
