– Я думаю, – сказал Онрак, – что ты прячешься от более глубокой правды.
– Я?
– Да. Есть ведь еще кто-то, так? Не брат, даже не соплеменник, не тисте эдур. Кто предлагает иной мир для тебя, особый. И вот о чем ты тоскуешь, и видишь отблеск этого мира, даже на встрече двух друзей, которую мы тут видим.
Ты плачешь, когда я говорю о своей старинной любви.
Ты плачешь, Трулл Сэнгар, потому что твоя любовь осталась безответной, а нет муки страшнее.
– Пожалуйста, друг. Хватит. Послушай. Интересно, что они говорят друг другу?
– Шум потока уносит их слова, как и всех нас. – Онрак крепче сжал плечо Трулла. – А теперь, мой друг, расскажи мне о ней.
Трулл Сэнгар вытер глаза и улыбнулся.
– Да, это была самая прекрасная женщина…
Книга четвертая. Буря жнеца
Я искал смерть
Меж разбросанных обломков
Алтаря какого-то храма.
Я искал среди цветов,
Кивающих ветру и его
Сумрачным военным сказаниям.
Я искал в кровавых ямах,
На задворках женских шатров,
Среди нерожденных детей,
В ледяном шторме
Я искал утонувших.
Среди костяных раковин и круглых червей,
Там, где пляшут песчинки
И каждая выкрикивает
Свое имя, свою жизнь, свою потерю.
Я шел дорогами течений,
И они никуда не привели.
Среди неподвижных туманов,
Где крадется неверный свет,
Я искал мудрых духов,
Мычащих истины во мраке глины.
Однако мхи молчали, столь влажные,
Что меня не запомнили.
Когда же я добрался до поля жатвы,
Где жнецы срезают спелые стебли,
Мой горделивый поиск закончился.
Кремневая коса срезала и меня.
Я лежал голым в траве, потерявшись
Среди лета, а его теплый панцирь
Юных обещаний отправился
К священному небу осени.
Но когда кости ночи
Обернулись гвоздями, сверкающими
В холодном забытье, из мрака
Спустилась смерть и нашла меня.
«Накануне К’усон Тапи»
Ток Анастер
Глава девятнадцатая
Во многих аспектах большого заговора королевств Сафинанда, Болкандо, Ак’рина и Д’рхасилхани, кульминацией которого стали опустошительные Восточные войны, мы можем наблюдать глубочайшую иронию. Начать следует с того, что никакого заговора в действительности не существовало. Гнетущая угроза была фальшивкой, организованной и инспирированной могущественными экономическими силами в Летере, – и даже, нужно заметить, не одними лишь экономическими. Риск нападения со стороны злобного агрессора позволил наложить на население империи обременения, весьма удобные определенным деятелям из элиты; они без сомнения извлекли бы из них огромную материальную выгоду, если бы одновременно, причем в момент, крайне неудачный для летерийской истории, в стране не произошел финансовый коллапс. Приграничные королевства и народы востока в свою очередь не могли не ощущать нависшей над ними неизбежной угрозы, особенно в свете непрекращающейся кампании против оул’данов на севере. В результате большой альянс действительно сформировался, а с учетом вышеупомянутых подстрекательств из-за рубежа вдоль всей восточной границы вскоре вспыхнули боевые действия.
Поскольку в то же время, и совпадение это было не совсем случайным, на северо-западе началось карательное вторжение, император Рулад Сэнгар не мог не ощущать, что находится в кольце врагов…
«Пепел восхождения»
История Летера, том VI
Каласп Хиванар
Когда в детстве Сэрен грезила о любви, она ничем не отличалась от прочих девочек. Ей виделся высокий и статный герой, что однажды войдет в ее жизнь, возьмет на руки, прогонит все ее страхи – их, словно потоком, унесет вместе с грязью к далекому морю. Благословенные чистота и невинность – конечно же, она отдавалась подобным мечтам всей душой!
Сэрен Педак все еще могла вспомнить и того ребенка, и болезненные спазмы в животе, сопровождавшие ее фантазии, – болезненные, но и сладкие, помогающие забыться, – однако наслаждаться подобной ностальгией она себе позволить не могла. Да, ребенок имеет право на мечты, пенять на это не следует, но и того, чтобы грустить о них, повзрослев, они тоже не стоят.
Если уж на то пошло, в юности Сэрен какое-то время – и немалое, ведь глупые детские мечты рассеялись далеко не сразу – верила, что нашла своего волшебного героя, своего чудесного спасителя, каждый взгляд которого в ее сторону казался благословением. Нашла в лице Халла Беддикта. С тех пор она поняла, насколько ядовитой может быть невинность – в данном случае невинность ее веры в существование подобных героев. Ядовитой для нее самой. И для всех вокруг.
Халла Беддикта убили в Летерасе. Вернее, убили его тело. Все остальное умерло гораздо раньше – в ее объятиях. В некотором роде Сэрен воспользовалась Халлом. Пожалуй, что даже не воспользовалась, а попросту изнасиловала. Пожрала его веру в себя, похитила идеалы – его представление о себе, о собственном месте в окружающем мире, о смысле, который он, как и любой мужчина, искал в своей жизни. Она нашла героя – а потом, пользуясь приемами столь же утонченными, сколь и жестокими, подвергла его осаде действительностью, и он пал. Действительностью, как она тогда себе ее представила. И как представляла до сих пор. В том и заключалась отрава у нее внутри – там шла война между мечтательным ребенком и прожженным циником, и она просочилась во взрослую жизнь. Халл Беддикт был оружием в этой войне и пал ее жертвой.
В свою очередь подверглась насилию и она сама. Напившись допьяна в портовом городе, низвергнувшемся в хаос, когда в него в тучах дыма, пламени и пепла вступала армия эдур. Плоть ее стала оружием, душа – жертвой. Кого могло удивить и шокировать, что она попыталась после этого покончить с собой? Разве что тех, кто ничего не понимает и уже никогда не поймет.
Сэрен смертельна для тех, кого любит. Она уже убила Халла Беддикта, и если когда-нибудь в ее сердце снова распустится ядовитый цветок, убьет еще раз. От страха так просто не избавиться. Страх возвращается могучими волнами, чтобы утянуть ее на глубину, в удушливый мрак. Во мне отрава.
Не приближайтесь! Вы все, держитесь от меня подальше!
Она сидела, чувствуя вес имасского копья у себя на коленях, однако к земле ее тянула, угрожая опрокинуть, тяжесть меча в ножнах на левом бедре. Словно клинок был не полосой кованого железа, а звеньями массивной цепи. Он ничего не имел в виду. Ты ничего не имел в виду, Трулл. Я точно знаю. Ну и, кроме того, ты мертв, как и Халл. У тебя по крайней мере хватило жалости не умереть у меня на руках. Будь благодарна хотя бы за это.
Ностальгия или что-то еще, однако ребенок у нее внутри снова стремился выползти наружу, медленно, робко, но неуклонно. Это ведь совершенно безопасно. Сложить ладошки в ковшик и показать по секрету всем вокруг, – только, чур, никому не рассказывайте! – что прежние мечты засияли вновь. Безопасно, потому что Трулл мертв. От этого никому не станет хуже.
