Они остановились перед дверью в закругленной стене.
– Она ведет в башню, – предположил Брутен Трана. – Туда, где я видел ваш фонарь.
– Совершенно верно. К сожалению, там единственная комната, размером подходящая моей гостье. К слову, – он шагнул поближе, – прежде чем мы войдем, должен кое о чем предупредить. У моей гостьи имеется одна слабость – да и у кого из нас их нет? В общем, вышло так, что присматривать, так сказать, за этой ее слабостью выпало сейчас мне. Ну да, скоро это закончится, рано или поздно все кончается, – но пока дела обстоят именно так. Таким образом, тебе не следует отвлекать мою гостью от того, чем я ее уже отвлекаю. Ты меня понял?
– В таком случае мне, возможно, лучше вообще не входить.
– Чушь. Условие, Брутен Трана, только одно. Тебе не следует упоминать о драконах. Никаких драконов – понятно?
Тисте эдур пожал плечами.
– Подобная тема мне даже в голову не приходила…
– В известном смысле – приходила, да и не ушла никуда. Дух Эмурланиса. Скабандари. Отец Тень. Мысли о нем преследуют тебя, как и остальных тисте эдур. Вопрос этот, видишь ли, довольно чувствительный. И для тебя, и для моей гостьи. Я должен положиться на твою выдержку, иначе возможны сложности. Причем катастрофические.
– Я постараюсь, сударь. Как, к слову, ваше имя?
Мужчина положил руку на дверную защелку.
– Имя мое, Брутен Трана, никому знать не следует. Лучше, если ко мне обращаются одним из многочисленных титулов. Летерийский вполне подойдет. Они зовут меня Кастетом.
Откинув защелку, он распахнул дверь.
За ней оказался огромный круглый зал – слишком большой по сравнению с башенкой, стену которой Брутен Трана видел снаружи. Потолок, если он и здесь и был, совершенно терялся в сумраке. До противоположного конца зала – по меньшей мере шагов пятьдесят по каменным плитам пола. Там, у круглой стены, имелось возвышение, усыпанное грудами подушек, мехов и шелковых покрывал, а на самом его краю, положив руки на бедра и наклонившись вперед, восседала гигантская фигура. Демоница или что-то в этом роде, цвет кожи такой же, что и у Кастета, однако натянута эта кожа на могучие мышцы и широченный скелет. Ладони поверх колен непропорционально огромны даже для столь крупного тела. Длинные неопрятные волосы свисают по обе стороны грубо вылепленного лица с глубоко посаженными глазами – столь глубоко, что свет фонаря лишь едва отражается на самом дне черных колодцев, скрытых между бровями и скулами.
– Вот и моя гостья, – негромко произнес Кастет. – Кильмандарос. Поверь мне, Брутен Трана, она очень мила… если ее отвлечь. Пойдем, ей не терпится с тобой познакомиться.
Они приблизились, шаги отдавались гулким эхом в зале, где, кажется, не было воды. Кастет направился чуть в сторону, к низенькому мраморному столику, на котором стояла пыльная бутыль с вином.
– Радость моя, – воскликнул он, – посмотри, кого дом привел к нам в гости!
– Пусть поскорей набьет себе пузо и проваливает, – проворчала гигантская женщина. – Я уже почти нашла решение, недомерок ты мой.
Теперь Брутен Трана видел, что на каменных плитах перед ней рассыпано множество небольших костей, со всех сторон покрытых тонкой резьбой. На вид казалось, что кости валяются безо всякого порядка, словно их только что высыпали из мешка, однако Кильмандарос всматривалась в них с самым пристальным вниманием.
– Почти нашла, – повторила она.
– Как интересно, – обрадовался Кастет, который тем временем извлек неизвестно откуда третий кубок и наполнил его янтарным вином. – Так что, удвоим ставки?
– Разумеется, почему нет? Ты и так задолжал мне сокровища сотни тысяч империй, дорогой мой Сеш…
– Кастет, радость моя.
– Дорогой мой Кастет.
– По-моему, это ты мне их должна, матушка.
– Если и так, то совсем ненадолго, я ведь вот-вот найду решение, – откликнулась она, потирая огромные ладони. – Какая с твоей стороны глупость – удвоить ставки.
– Увы, я слишком азартен, – вздохнул Кастет и подошел к Брутену Тране, чтобы вручить ему кубок. Встретившись с тисте эдуром взглядом, он подмигнул. – Однако песок в реке продолжает течь, матушка, – добавил он. – Лучше бы тебе поторопиться.
На возвышение обрушился огромный кулак:
– Хватит меня нервировать!
Эхо от удара затихло далеко не сразу.
Кильмандарос наклонилась еще ниже, хмуро вглядываясь в рассыпанные кости.
– Этот принцип, – прошептала она, – я его почти уже нашла. Почти нашла…
– Я сегодня чувствую себя необычно щедрым, – сообщил Кастет, – так что мог бы остановить песчинки… на некоторый срок. Чтобы мы могли оказать нашему гостю достойный его прием.
Гигантская женщина подняла голову, на лице ее неожиданно нарисовалось хитрое выражение:
– Прекрасная идея, Кастет. Давай же!
Тот взмахнул рукой – и колеблющийся свет фонаря вдруг прекратил колебаться. Все вокруг застыло, причем Брутен Трана вряд ли смог бы объяснить, в чем именно это заключается, – в конце концов, ничего же не изменилось? И тем не менее в глубине души он каким-то образом понимал, что песчинки, о которых говорил Кастет, – это само время, его движение, его бесконечный поток. Кастет только что остановил время, просто махнув рукой.
Во всяком случае, внутри этого зала. Не во всем же мире? Хотя…
Кильмандарос с довольной ухмылкой откинулась назад, ее маленькие глазки уставились на Брутена Трану.
– Понимаю, – кивнула она. – Дом его предвидел.
– Для Азатов мы не более чем мелькающие сновидения, – согласился Кастет. – Однако пусть даже наше скорбное существование в некотором смысле и представляет собой всего лишь краткую мысль, кое на что мы можем пригодиться.
– От некоторых пользы больше, чем от других, – пренебрежительно откликнулась Кильмандарос. – Этот тисте эдур, – она махнула огромной, покрытой шрамами рукой в его сторону, – годится мало на что, с какой стороны ни посмотри.
– Азаты видят в каждом из нас то, матушка, чего мы сами увидеть не способны. Быть может, и во всех нас вместе.
Та недовольно фыркнула.
– По-твоему, это дом меня отпустил? Это лишь показывает, как ты наивен, Кастет. Даже Азатам вечно меня не удержать.
– Удивительно, что он вообще тебя удерживал, – заметил Кастет. Брутен Трана осознал, что разговор между этой парочкой катится сейчас по привычной, глубокой колее.
– Этого никогда бы не случилось, – очень тихо сказала Кильмандарос, – если бы он меня не предал…
– Полно, матушка. Я не пылаю особой любовью к Аномандру Пурейку, но давай будем справедливы. Он тебя не предавал. Если быть точным, это ты ударила ему в спину…
– Чтобы упредить его собственное предательство!
