— Это не так, — произнес он, глядя в пылающие гневом глаза. — Неужели вы не понимаете? Наоборот… вы мне нравитесь чересчур сильно.
Они стояли так и смотрели друг на друга — пока ярость во взгляде Франчески не трансформировалась во что-то, больше напоминающее сияние, чем пламя.
— Я не могу слышать твой голос и не ощущать возбуждения, — низко прорычал он. — Не могу смотреть на тебя и не желать поцеловать. Это настоящая пытка.
— Так перестань бороться, — прошептала Франческа.
Она не могла потом вспомнить, когда именно его губы коснулись ее — страсть вырвалась на свободу, подобно дикому зверю, что долгое время сидел в клетке. В их поцелуе не было места нежности — он был отчаянным, всепоглощающим. Все ее нервные окончания проснулись вмиг. Рука Филиппа, прежде сжимавшая ее запястья, теперь обвивала ее талию, а Франческа крепко обнимала его за шею. Они целовались так, точно каждый был для другого воздухом, необходимым для жизни. Франческа провела пальцами по его волосам, чувствуя, как ее наполняет неизведанный доселе голод, желание близости. Его руки повторяли контуры ее тела, и его желание было таким сильным, что Франческа едва не потеряла голову, ощущая животом очевидную твердость. Его тело требовало большего.
Филипп отстранился и поднял девушку, точно балерину, в воздух. Волосы ее упали ему на лицо, и, вдохнув их аромат, он произнес:
— Боже, я хочу тебя.
Не говоря ни слова, он положил ее на кровать и лег сверху — сердце его стучало так, что Франческа ощущала его удары. Они слились в страстном поцелуе, а пальцы Филиппа подняли подол ее платья до талии. Она провела рукой по его спине, наслаждаясь гладкостью кожи — ниже, ниже, к ягодицам. Филипп положил свою руку поверх ее, помогая девушке снять с себя шорты. Почувствовав его возбужденный член внутренней стороной бедра, Франческа округлила глаза, наслаждаясь его размером и тяжестью. Сама она давно превратилась в клубок расплавленных нервных окончаний — казалось, плоть ее ожила, каждый удар пульса ощущался каждой клеточкой тела.
Инстинктивно она приподняла бедра и обвила ногами талию Филиппа, понимая, что сейчас тело ее говорит на незнакомом ей доселе языке. Одним мощным ударом он вошел в нее — все произошло так быстро, что Франческа не сразу ощутила резкую боль. Ее стон наслаждения оборвался криком шока и застыл на губах.
Филипп застыл. Желание, что переполняло его, моментально испарилось. С ужасом он посмотрел на побелевшее лицо Франчески — нет, это невозможно. Так аккуратно, как только мог, он отстранился и сел на край кровати, обхватив руками затылок. Франческа замерла. Он тоже не двигался. Казалось, время остановилось — он смотрел неподвижным взглядом в пол, девушка же не сводила глаз с потолка. Затем она медленно села в кровати и положила дрожащую руку на его плечо.
— Филипп…
Подняв голову, он увидел свое отражение в зеркале напротив. Кто этот человек?
Глава 10
Когда Филипп почувствовал, что снова может ровно дышать, он встал — и лишь потом повернулся к одинокой фигурке, застывшей на кровати. Глаза ее казались огромными. Встретив ее взгляд, Филипп увидел вызов пополам с печалью. Вздохнув, он сел на край кровати и закрыл лицо руками.
— Тебе следовало мне сказать.
Тихо, но уверенно она ответила:
— Если бы я сказала, ты бы остановился.
— Ну, само собой, черт возьми. — Вспомнив еще об одном факте, Филипп громко выругался. — Мы даже не предохранялись. Франческа… — Филипп посмотрел на нее. — О чем ты только думала?
Она не ответила.
— Ты специально решила заставить меня возненавидеть самого себя?
Она покачала головой и заморгала.
— Ради бога, скажи что-нибудь. Что происходит у тебя в голове? Почему ты не сказала мне, что еще девственница? Неужели ты не понимаешь, как я ненавижу себя за то, что произошло? Я и так себя презирал, но теперь…
Он вскинул вверх руки. До сих пор ему приходилось иметь дело с опытными женщинами, которые ничего от него не ожидали. Означает ли тот факт, что, если Франческа отдалась ему, то она будет ждать от него чего-то большего, чем просто секс?
— Почему ты меня не остановила?
— Потому что я этого хотела, — тихо ответила она.
— Но почему? Между нами никогда ничего не может быть, неужели ты не понимаешь? Даже когда все закончится и ты не будешь моей клиенткой, между нами не может быть отношений.
— Почему? Я слишком молода для тебя? — Голос ее дрогнул. — Мне двадцать три, а не тринадцать, уже можно выходить замуж, голосовать, работать, совершать ошибки и подвергаться общественному порицанию.
— Нет! — закричал Филипп, не в силах больше сдерживаться. — У меня не может быть никаких отношений. Я тебе говорил! Ты же не случайно до сих пор оставалась девственницей — наверное, ждала подходящего мужчину или встречи с будущим мужем. Я никогда не стану таким человеком для тебя!
— Я и не хочу! — тоже закричала Франческа, вне себя от стыда и растерянности. — Прекрати делать выводы обо мне. Я никого не ждала. Неужели ты меня не слушал? Я много раз тебе говорила, что не собираюсь пока заводить семью — до тех пор, пока у меня не будет собственной юридической компании. Сначала я построю карьеру, а потом уже выйду замуж за кого-то, кто будет видеть во мне равного партнера. Ты не из таких.
— Тогда почему? — сжав затылок ладонями, Филипп глубоко вздохнул. — Прошу тебя, объясни мне, чтобы я не провел остаток своей жизни, ненавидя себя за то, что воспользовался твоей невинностью. Ты похоронила брата всего несколько дней назад, а такие вещи оставляют свой след, даже если ты этого и не осознаешь в настоящий момент.
Франческа закрыла лицо руками — тело ее колотила дрожь. В комнате воцарилось молчание — Франческа старалась не разрыдаться, хотя слезы уже готовы были пролиться.
— Я знаю, что смерть Пиеты подействовала на меня, — прошептала она. — Она показала мне, какой короткой может быть жизнь. Я могу умереть от болезни, попасть под машину или стать жертвой стихийного бедствия. Люди умирают каждый день. Ты ходил по улицам Кабальерос вместе со мной… ты побывал во многих переделках, ты должен знать, как хрупка жизнь.
Филипп слушал, прищурившись. Встретив его взгляд, Франческа попыталась улыбнуться сквозь слезы.
— Одиннадцать дней назад я и представить себе не могла, что она может вот так оборваться в одночасье. Смерть отца была ужасной — но ему было семьдесят, и он долго болел. Пиете было всего тридцать пять — он был молод, полон сил, недавно женился, его ожидало светлое будущее, — и все это исчезло в один момент из-за какого-то тумана. Тумана! — выкрикнула она, вне себя от жестокости произошедшего.
Сердце замирало в груди при виде угасающего отца — но он до самого конца сохранил чувство юмора, свою живую натуру. У семьи было время с ним проститься. Ничто не могло подготовить их к ужасной гибели Пиеты.
