Господи, да он сам не уверен!
— Они что, били по тебе мячом?! — Говорю я и тут же прокручиваю в мозгу, что сказала. У меня от ужаса слова в предложения не складываются.
— Да, но потом мы славно поиграли в футбол, так что все нормально.
Если бы я стояла, то сейчас тихонечко скатилась бы по стеночке. Мои коленки начинают трястись, руки сжимаются в кулаки.
— Кто они? Нужно выяснить, где это произошло, и позвонить в Полицию.
Теперь Джастин хлопает ресницами и в недоумении разглядывает меня.
— Вот уж нет. — Твердо говорит он.
— Еще хорошо, что ты не попал на… gang — Слово «банда» кажется мне единственно уместным в определении гопников, на которых мог нарваться этот сумасшедший. — Те бы на тебе живого места не оставили, ограбили бы. Тебя ведь не ограбили, нет?
Джастин смотрит на меня снисходительно. Он поджимает губы и странно лыбится, точно хочет пожалеть. Меня это жутко бесит. Переживаю за него, а ему все смешно!
— Все в порядке, Зоуи. — Хлопает меня по плечу, и это прикосновение обжигает, как горячие щипцы для завивки. — Мне никто не причинил вреда. Контактный спорт всегда будет жестоким. Не важно, где все происходит: в школьном дворе или в профессиональной лиге. Это я еще с детства уяснил.
У меня перед глазами проносятся кадры фильма про хоккеиста Харламова, где он стоит в воротах, а в него одна за другой с огромной скоростью летят тяжелые шайбы. Я вся сжимаюсь от страха, и эти картинки уходят, уступая место воспоминаниям, когда Степа возвращался домой с разбитым лицом и прятался у себя в комнате, чтобы отец ничего не заметил. А его руки… они были в крови… в чужой крови…
— Это ужасно. Отвратительно. — Трясусь я. — То, как люди обращаются друг с другом. И то, чем они это оправдывают.
Джастин смотрит на меня с интересом.
— Зоуи, а что такое «amerikos»?
— Они называли тебя так? — Вспыхиваю я.
— Да.
— Это значит… американец… — Убираю волосы за уши. — В несколько обидном смысле. Совсем немного, но так и есть. Не знаю… как если бы они сказали «янки» или что-то вроде того. И обидно, и вроде нет.
А сама прокручиваю в голове другие оскорбительные словечки, которые слышала за свою жизнь, и проглатываю их, так как вслух точно никогда не смогу сказать.
— Ты думаешь, все из-за моей национальной принадлежности? — Удивительно, но в его лице нет злобы или печали, он просто интересуется.
— Думаю, что нет. — Тяжело вздыхаю. — У агрессии нет национальности. Они бы так вели себя с любым чужаком. Или даже с любым из своих…
— Зоуи, а что такое «muzhik»?
— Мужик? — Мои брови лезут на лоб.
— Muzhi-i-i-ik, — старательно тянет Джастин, подражая кому-то.
Я снова улыбаюсь, ведь он говорит это почти без акцента, так басовито и по-деловому.
— Это как… ma-a-a-a-an по-вашему, — предполагаю я. — Настоящий мужчина.
Однажды слышала в каком-то фильме, как они произносят это «ma-a-an» — совсем как мы.
— Оу, — задумчиво выдает он.
— А что такое «sinok»?
Я на секунду теряюсь, пытаясь разгадать, о чем он говорит.
— «С… сынок»?
— Да, — кивает американец, — твой отец так говорит мне.
— Ааа… — Довольно хмыкаю. — Ну, это он тебя сыном называет.
— Оу… — Джастин что-то обдумывает, глядя вдаль.
— А почему твой отец отправил тебя сюда? — Спрашиваю прямо в лоб.
Он так тихо и медленно выдыхает, что я вся покрываюсь мурашками. Мне хочется дотронуться до него и снова почувствовать тепло его рук, но приходится в который раз напоминать себе, что мне это не нужно. Нет, ни в коем случае. Не нужно.
Но мое тело со мной несогласно. Близость этого парня греет меня, заставляя забывать о ветре, влажной прохладе и высоте крыши. А сердце бьется все быстрее и быстрее.
— Потому что… — Джастин смотрит на меня, словно не решаясь, стоит ли делиться этим со мной. — Потому что…
— Если не хочешь, не говори.
Он сжимает и разжимает кулаки, сопит, будто трудно дышать.
— Ему нужно все контролировать. — Произносит, наконец. — Моему отцу. — Тяжело вздыхает. — У меня не было особых успехов в бейсболе. Мне никогда не нравилось, понимаешь? Но он заставлял меня снова и снова. Нужно продолжать традиции, нужно реализовывать его амбиции. И слышать ничего не хотел о том, чтобы я ушел оттуда. Подсуетился насчет контракта, все организовал. А мне оставалось только делать вид, что это — моя мечта. Но я не смог… Не смог…
— И что ты сделал?
— Год назад я случайно попал на тренировку нашей студенческой команды по soccer — это ваш, европейский футбол. Мне понравилось, и передо мной встал выбор, как поступить. Отец и слышать ничего не захотел про это. Тогда я стал заниматься и футболом, и бейсболом одновременно. Конечно, долго утаивать это не удалось: о моей усталости и постоянных пропусках занятий быстро доложили родителям. Папа угрожал, но я сделал ему наперекор — бросил бейсбол официально.
— А он?
Джастин уперся локтями в колени и принялся массировать виски.
— Он взбесился. Устроил все так, чтобы меня выгнали из футбольной команды, поставил мне ультиматум. Когда я отказался возвращаться, он рвал и метал. Мне казалось, что отец перебесится, и все встанет на свои места, но вышло по-другому. Сутки он молчал, а затем взял мои документы и оформил в программу по обмену вместо сестры. Хотел проучить, сказал, что я не проживу без его денег, что никуда не пробьюсь, что должен «хлебнуть горя» и одуматься.
— И вот ты здесь… — Сглатываю я.
— Да. — Кивает Джастин, оглядывая округу через ветви яблони. — Мне стыдно, но я подчинился. Испугался его. И теперь… просто запутался… Ненавижу себя.
— За что?
Мне приятно все это слышать, хотя бы уже потому, что русские мужчины, в отличие от американцев, обычно не признаются так легко в своих слабостях и неудачах, а этот парень пересиливает себя и делится сейчас самыми тяжелыми переживаниями со мной.
— За то, что столько сопротивлялся ему, чтобы потом… просто сдаться. За то, что хочу обратно, но не знаю, зачем. Просить у него прощения? Никогда. Вернуться в бейсбол? Не хочу. Попытаться вернуться в soccer? Да он ведь заплатил, чтобы меня вышвырнули оттуда! Я даже сам не знаю, что мне делать, если вернусь! Я же просто… в ловушке. Понимаешь? В ловушке!
Набираюсь смелости и кладу свою ладонь на его предплечье. Мышцы у него под футболкой твердые, будто камень, и у меня на секунду перехватывает дыхание.
— Ты просто запутался, Джастин. Чувствуешь, что нужно что-то делать, но не знаешь, что именно. Позволь тебе помочь?
