— Ты… скучаешь по дому?
Джастин опускает голову, упирается лбом в колени и долго молчит. А когда поднимает лицо, я вижу, что он выглядит серьезным, как никогда.
— Да, — признается парень. — Очень.
Понимающе киваю. Иначе и быть не могло.
— Но здесь мне тоже хорошо. — Добавляет он и пристально смотрит на меня.
Эти слова почему-то заставляют меня улыбнуться.
Джастин
Две с половиной недели пролетают, как один день.
Мучаю русский язык, он в свою очередь истязает меня. Бой пока кажется неравным, но я не сдаюсь даже после того, как выясняется, что чтение русских слов, на которые у меня уходит по несколько минут, еще только самое начало. Оказывается, нужно запоминать каждое из них: как пишется, как читается, и почему в разговоре произносится совершенно по-другому.
Утром я слушаю лекции, из которых понятны лишь рисунки и графики, которые выводятся проектором на доску, а вечером Зое приходится объяснять мне все, что нам рассказывали, заново. С опасением жду, когда ее начнет бесить необходимость делать это ежедневно, но этого, к счастью, не происходит — терпению этой девчонки можно только позавидовать. Она постоянно успокаивает меня тем, что, повторяя материал, лучше его запоминает.
Днем у меня проходят занятия на английском языке по некоторым основным предметам, а по их окончании я и группка таких же несчастных иностранных студентов идем в пыточную — к преподавателю, который учит нас русскому языку. Стресс, причиненный учебой, снимаю в кафе Маши и Димы — это стало уже почти доброй традицией.
Мне нравится сидеть за столиком у огромного, во всю стену, окна, и обсуждать все, что произошло за день. С этой позиции можно наблюдать за людьми на улице, проезжающими по дороге машинами, бойкими голубями на тротуаре, подбирающими крошки и подсолнечное семя, и любоваться редкими солнечными лучами, скользящими вниз по металлическим крышам домов.
Все непривычно. Все удивительно и интересно. И ничто не вызывает отторжения — а это пока самое главное. Мы пьем чай, много говорим и еще больше прикалываемся. Ребята часто просят меня произносить те или иные русские слова. Они не смеются над моими неудачами, и каждый из них отзывчив и старается мне помочь. Я вижу искреннюю радость от моих успехов на их лицах, и тогда все сомнения о том, что я делаю что-то не то или иду неправильным путем, растворяются в миг.
После кафе каждый из нас занимается своими делами. Три дня в неделю я езжу с Димой по деревням на небольшом пикапе и не устаю поражаться тому, как там живут люди, и как все устроено: большие фермы, современное оборудование, хорошие дороги, модно одетые люди, и бок о бок со всем этим — старые деревянные бунгало, тщедушные бабушки в платках, вынужденные ходить за водой с ведрами к гидранту, стоящему в отдалении на улице, отсутствие больниц в пределах населенного пункта, хоть какого-то элементарного освещения на улицах и даже интернета. Немыслимо…
А четыре дня в неделю у меня теперь тренировки на поле вместе с местной командой. Никита Медведев, один из моих новых однокурсников, оказался их вратарем. И когда он узнал, что у меня есть желание заниматься, сразу договорился, чтобы мне позволили тренироваться с ними.
Футболисты оказались веселыми ребятами, и в качестве извинений за ту жесткую проверку на прочность в воротах, они попросили тренера выделить мне комплект формы, тренировочную кипу, гетры и новые бутсы. А еще каждый из них посчитал своим долгом обучить меня русским нецензурным выражениям, для этого игроки специально стали произносить грязные словечки на поле (Ну, не может же быть, чтобы они постоянно так матерились во время игры? Да?).
Вообще, все студенты из моей группы оказались добродушными и приятными. Каждый с радостью предлагает свою помощь, подсказывает, если у меня возникают трудности и помогает разобраться в предметах, особенно девчонки. В России они красивые, ухоженные и почти все всегда при параде: в стильной одежде, на каблуках и пусть с легким, но макияжем. У нас такое редко встретишь — американки в основной своей массе предпочитают удобство и не заморачиваются с нарядами и прическами в повседневной жизни.
Они предпочитают делать все сами, а вот здешние женщины — наоборот. Им нравится немного притвориться слабыми, чтобы мужчина мог проявить себя, поухаживать, чтобы он почувствовал свою силу. Я не могу не замечать интереса к своей персоне у девочек в группе. Они строят мне глазки, улыбаются, зовут с собой на вечеринки. Некоторые из них, такие, как например, Вика, даже регулярно пишут сообщения в соцсетях, чтобы поинтересоваться моим самочувствием, делами и предложить помощь в учебе.
Но мне больше нравятся вечерние посиделки в доме у Зои. Ни на что бы их не променял. Мои родители — чрезвычайно занятые люди, и у нас редко выдается время для семейных ужинов с дружескими беседами, как когда-то в детстве. Все больше молчаливое ковыряние вилками под звук отцовских отповедей, а потом разбредаемся по своим комнатам, и так день за днем.
Здесь же эти традиции, несущие особое тепло общения, пока утеряны не были. Хоть и папа Зои, дя-дя Ми-ша (это легче произносить, чем Михаил Поликарпович), постоянно винит себя в том, что они с сыном отдалились, он хотя бы осознает, что был не во всем прав, и пытается наладить контакт со Степаном ежедневной перепиской и видео-звонками, за которыми мы наблюдаем из гостиной. Я тоже успел познакомиться с братом Зои, и однажды мы даже немного пообщались вчетвером: он, я, его сестра и моя сестра — Челси.
Мама Зои тоже решила выучить английский — в знак солидарности со мной. Теперь мы с ней тренируем друг друга. Утром говорим только на нем, а вечером — только на русском. А еще она частенько плачет от разлуки с сыном, скучает. Поэтому вымещает на мне весь свой кулинарный энтузиазм. Вообще, заметил, что русские всякий раз пытаются накормить тебя до смерти. Все, что есть в холодильнике, — всегда на стол. Таково их гостеприимство, но я уже привык. И тайно радуюсь, что есть возможность тренироваться, иначе давно бы растолстел.
Хотя, к примеру, отец Зои достаточно подтянут для своих лет. Веселый мужчина, разговорчивый, с живым острым умом. Правда, он постоянно вклинивается в процесс моего обучения и дает какие-то советы. Даже если кажется, что дядя Миша внимательно смотрит футбол и не обращает на нас никакого внимания, можно быть уверенным — усиленно бдит. Его зоркий глаз видит каждую букву в конспекте, даже если мы развалились с учебниками на ковре метрах в пяти от дивана, на котором он сидит с пультом в руке.
Этот мужчина — единственный, кому позволяется хохотать над моим русским. Посмеется вдоволь, потом поправит, расскажет какую-то байку из жизни и возвращается к домашним делам или просмотру матча. Я ему все прощаю. Потому что он добрый. И у него самая лучшая семья, какая только бывает.
Вообще-то, вряд ли бы кто из моих приятелей узнал бы нового Джастина. Многие бы даже не поверили, что это я. Что могу быть таким. Что делаю все это по собственному желанию.
И я их даже понимаю. Потому что сам себя не узнаю. Но впервые в жизни мне так легко и хорошо, что становится все равно, кто и что обо мне подумает.
