Он берет мою руку и переплетает наши пальцы.
— Хорошо, что это, наконец, случилось. — Улыбается. — Я и Ты.
Мне нравится прикосновение его руки. Оно теплое. Сильное.
— Зачем ты напал на Игоря? — Усмехаюсь.
— Ты хотела, чтобы я просто стоял и смотрел на вас?
Пожимаю плечами.
— Никогда не видела тебя таким.
Джастин улыбается. Его улыбка — самая очаровательная на свете.
— Я тебе таким не нравлюсь?
Хихикаю.
— Просто не ожидала.
Парень смотрит на меня своими пронзительными синими глазами.
— Мне не понравилось его поведение. Он смотрел на тебя, трогал.
Удивленно распахиваю веки.
— Да не было же ничего такого! Игорь — мой одногруппник, мы просто болтали.
Джастин слегка напрягается и сжимает мою руку:
— Оу, я увидел, как он к тебе лапы тянет, и это привело меня в дикое бешенство!
— Ты, вообще-то, с Викой туда пришел. — Напоминаю я.
— Это было ошибкой. — Свободной рукой он ударяет себя в лоб. — Думал тебя позлить, ведь ты меня так легко отправила к ней тогда. Отказалась от меня! — Хмурится. — Но, клянусь, у нас с ней ничего не было. Я просто хотел, чтобы ты немного приревновала. Глупо, конечно. Зато теперь я знаю, что русские девушки не ведутся на это. Прости-и меня.
— Я подумаю. — Коварно улыбаюсь.
— Вот ты какая! — Джастин толкает меня в бок.
— Да-а.
Получаю смачный поцелуй в щеку.
— Американец? — Вдруг спрашивает тучный водитель, оборачиваясь.
— Да. — На чистом русском отвечает мой спутник.
И мы смеемся, прижимаясь друг к другу еще ближе.
— Куда мы, кстати? Уже домой? — Интересуется Джастин, пытаясь разглядывать ночные улицы.
— Ты ведь знаешь, у меня есть одно важное дело, которое нужно сделать в первую очередь. — Говорю с горечью в голосе и тяжело вздыхаю.
— Мне жаль, что тебе приходится проходить через это. — Он замолкает и до боли стискивает мою ладонь. — Но как же я рад тому, что это будет твой последний разговор с ним. Думал, с ума сойду всякий раз, когда ты ему звонила.
Мне хочется провалиться, исчезнуть.
— Нужно собраться с силами. — Шепчу.
— Прости, представляю, как это тяжело. — Его пальцы поглаживают мою ладонь.
— Очень. — Признаюсь.
Горячие губы Джастина касаются моего виска.
— Я буду рядом.
Закрываю от удовольствия глаза:
— Знаю.
Когда мы выходим из машины, видим, что свет в доме горит. С досады прикусываю губу. Меня не беспокоит, что родители увидят нас выпившими или почувствуют запах спиртного, мне жалко, что Джастин не поцелует меня со всей страстью, на которую только способен, перед тем, как я войду в свою комнату и позвоню Славе.
Слава… Это имя звучит в голове, как звук из прошлого. Оно для меня ничего уже не значит. Но я все еще человек. И мне очень жаль, что я собираюсь причинить боль другому человеку.
— Привет, привет! — Отзываются мама с папой.
Они сидят возле телевизора в напряженных позах и внимательно смотрят на нас. Я понимаю, с чем это связано. Еще года три назад они считали меня совсем малюткой и, если отпускали куда-то, то просили быть все время на связи и не возвращаться позже десяти часов вечера. Потом, когда Степа безбашенными поступками перетянул на себя всё их внимание, мне было позволено гулять до полуночи, а по возвращению они тщательно проверяли, не пила ли я алкоголь (и типа незаметно обнюхивали — вдруг курю).
Потом появился Слава, и папа долго не мог смириться, что его девочка уже выросла. Выпивка и курение уже не казались такими страшными проблемами, как половые отношения с парнем, который на год старше меня, и их возможные последствия. Очень долго отец следил за каждым моим шагом, контролировал наши встречи со Славой и даже «будто бы случайно» врывался несколько раз в мою комнату в самый неожиданный момент — так ему тяжело было принять неизбежное взросление дочери.
И вот теперь они оба — мама и папа, сидят на диване, сложив руки на коленях, и совершенно явственно сдерживают сильнейшее желание вскочить и проверить, все ли со мной в порядке. Думаю, единственное, что их сдерживает — это присутствие в доме постороннего и то, что я все еще твердо стою на ногах и не выгляжу пьяной.
— Привет, — говорю, улыбаясь.
Мне кажется, что все мое лицо светится от поцелуев Джастина. И если поднести ультрафиолет, то можно даже сосчитать количество отпечатков его губ на моей коже.
— Как дела, сэр? — Американец скидывает обувь. — Мэм?
Они заметно веселеют, удостоверившись, что мы в порядке. Папа, наверное, еще и спокоен, что я была не одна — меня было кому проводить до дома. Ох, мне его даже жалко: как скоро он обо всем догадается? И что тогда будет?
— Все хорошо. — Мама добавляет звук на телевизоре. — Вот смотрим… — Поворачивается к экрану. — Музыкальный канал…
— Как погуляли? — Спрашивает отец.
— Все было замечательно. Выступление просто шикарное. — Снимаю обувь, куртку. Нехотя отдаю ее Джастину и позволяю повесить на крючок. Каждое его прикосновение к моей коже отзывается ударом тока. Боюсь, что родители что-то заподозрят, но еще больше внимания привлекать не хочу. — Мам, ты не поможешь Джастину обработать руку? Он нечаянно порезался. А я пока позвоню Славе.
— Ох, что же случилось? Как так? — Причитает она, подскакивая и бросаясь к шкафу на кухне.
— Да, ерунда. Я так и не поняла, как он умудрился.
Объясняю Джастину на английском, что мама ему поможет, робко улыбаюсь и иду наверх.
Около пятнадцати минут у меня уходит на то, чтобы унять сердцебиение и прийти в себя. Для начала переодеваюсь. Стираю макияж и убираю волосы в хвостик, чтобы минимально раздражать Славу своим видом. Сажусь за стол, открываю крышку ноутбука и молча наблюдаю, как он загружается.
«Прости. Прости меня, пожалуйста. Так вышло. Нам нужно расстаться»
Нет.
«Слава, мы расстаемся, потому что у меня появился другой»
Нет.
Как, вообще, можно сказать такое человеку, который тебя любит? Как можно просто взять и разбить его сердце всего парой фраз? Это так жестоко, невыносимо…
Но скрываться, прятаться, позволить своим чувствам испачкаться во лжи измен и всей этой грязи — никогда. У меня к Джастину не просто влечение, это гораздо большее. И это что-то настолько огромное, всеобъемлющее, непостижимое, что, кажется, без него не получится даже дышать. Только рядом с ним я могу чувствовать себя живой и счастливой, чего никогда прежде со мной не случалось.
