Сияющая керамика ванной комнаты сменяется его встревоженным лицом.
— Что? — Обхватываю себя руками, будто замерзла.
Мне действительно немного не по себе.
— Я чего хотел… это… — Он садится обратно на диван и хмурится, подбирая слова. — Поговорить с тобой.
— О чем? — Приподнимаю бровь.
Брат вздыхает.
— Ты как там, вообще?
Вот это новости.
— Я? — Переспрашиваю.
Вдруг парень ошибся. Вдруг хотел спросить о своей гитаре или пепельнице на крыше.
Он смотрит на меня таким взглядом, будто хочет просверлить дырку в моем лбу. Не могу понять, что такого в его взгляде, что примешивается к явному беспокойству. Нежность? Тепло? Ах, нет, кажется, это жалость — судя по тому, как виновато он поджимает губы.
— Ну, да. — Кивает Степа. — Как ты после всего… этого… держишься?
Непонимающе смотрю на него.
— Чего всего?
— Ну… я про Славу. — Морщится он.
Сглатываю и шумно выдыхаю.
Опускаю глаза на клавиатуру. Мне жутко стыдно. Не прошло и суток, как мой бывший нажаловался моему брату, что я веду себя как потаскуха. Как теперь себя вести? Чем оправдываться? Да и надо ли? Раз уж Степан не стал читать нотаций с первой минуты, то теперь вряд ли будет. Может, сказать ему все, как есть?
Поднимаю голову, и мы встречаемся взглядами. Осуждения в лице Стёпы не замечаю, поэтому с трудом выдавливаю:
— Слава… — Моргаю часто-часто, чтобы не позволить слезам пробраться на свое лицо. — Я так виновата… Он все рассказал тебе, да?
— Что «всё»? — Брат вытягивает шею и уставляется на меня, точно как мама. Та тоже постоянно так делает.
Похоже, мы играем в глухие телефончики.
— Мы говорили с ним вчера. — Всхлипываю. — Он так орал… оскорблял … Кто-то сказал ему про меня ужасные вещи, хотя я, кажется, знаю, кто, но это сейчас не важно. Ему наврали, будто я… — У меня ком в горле встает.
Не получается произнести того, что вчера было таким обидным, а сегодня, по сути, уже стало правдой, но при других обстоятельствах.
— Заяц, ты о чем? — Лицо Степы напрягается. — Я что-то не понял, этот урод сознался тебе во всем или нет?
— Что? — Я больше не отвожу глаз. — В чем сознался?
Сначала брат матерится, а потом начинает в недоумении качать головой.
— Славик сказал тебе, кто ему начистил рыло?
— Он… — Вспоминаю кровоподтеки на лице своего бывшего — Нет…
Степка чешет затылок:
— Вот же говнюк. Трусливый, подлый потаскун.
— Стёп, а что происходит? Ты можешь мне сказать? — Ерзаю на стуле. — Я ничего уже не понимаю.
— Слушай, ты только спокойно сейчас все выслушай, ладно? — Он проводит рукой по лицу. — Этот твой засранец сейчас находится в глубочайшей заднице. Родители этой, у кого он живет, Хуаниты…
— Бониты. — Подсказываю я, ощущая ледяное дыхание предательства у себя за спиной.
— Да! Бониты, Тереситы, какая разница! — Степа смотрит на меня, не мигая. — Короче, они вышвырнули его из дома за то, что застукали со своей дочерью. Сутки решали с организаторами программы, под замок его закрыть или отправить домой, потому что девчонке только позавчера восемнадцать лет исполнилось.
— У него большие проблемы теперь?
Он мотает головой.
— Повезло твоему хмыренку, заявление на него писать не стали. Так отмазался. Переехал в общежитие, скандал замяли.
С такой силой сжимаю кулаки, что у меня костяшки пальцев хрустят.
— Понятно.
— Прости, что я тебе все рассказываю, Зайк, но я ведь твой брат. — Градов кладет руку себе на грудь и стучит. — Только услышал об этом, сразу пошел к нему. Кастрировать хотел вот этими самыми руками. — Потрясает в воздухе здоровенной пятерней. — Пришел, гляжу: с одной стороны у него уже есть здоровенный фингал — батя-латинос, видать, ему всёк, ну и… — Степка пожимает плечами. — С другой стороны и я приложился тоже, не удержался.
— Стёп… — Качаю головой. — Тебя же могут выгнать за это.
— Ты же моя сестра! — Вспыхивает он.
— Градов, ты обещал не распускать руки. — Вздыхаю. — Мне обещал!
— Слушай, мать. Я уже сказал этому придурку, чтобы он сам тебе во всем признался, иначе живого места на нем не оставлю, так у него ж духу не хватило. Да мне теперь еще больше хочется его отметелить, чем прежде.
— Не нужно. Руки только марать.
— Ты как, вообще, с таким *удаком связаться умудрилась? Месяц прошел, а он уже по бабам. — Степа беззвучно матерится, затем снова глядит на меня. — А я-то куда смотрел? Видел же, что он чмошник последний! И подпустил такого урода к своей сестре. Убью суку…
— Всё, хватит. — Прошу, пряча лицо в ладони.
Я ни чем не лучше.
Теперь понятно, почему Слава вчера так истерил, так психовал. Ждал, что я буду преданной собачкой дожидаться его дома, а сам развлекался да попался на горячем. Теперь его судьба находится в подвешенном состоянии, а девушка, то бишь я, ушла к другому.
Даже жалко его как-то, честное слово. А, главное, в душе, будто все выгорело. Представляю, что он трогал ту девчонку, что ласкал, как меня когда-то, что целовал ее… и ничего не ёкает. Ничто внутри не отзывается ни ревностью, ни болью.
— Зай, ты чего? — Голос Степы звенит беспокойно. — Наплюнь на этого придурка. Найдем мы тебе лучше мужика, обещаю. Нормального. Ты только не реви, ладно? Хочешь, приеду домой? Хочешь, вернусь?
— Не стоит. — Пищу.
— Да, и еще скажи, орал он на тебя? Я ж из него душу всю, на хрен, вытрясу.
— Не надо… — Прошу.
Поднимаю на него глаза.
«Степка мой любимый. Брат. Как же мне тебя не хватает».
Смотрю, как он сводит брови, не решаясь продолжить разговор, и придумываю, с чего бы начать свое признание.
— У меня все хорошо, Стёп. Все нормально, поверь. Даже замечательно. — Немного наклоняюсь вперед. — Я вчера сама рассталась со Славой, вот он и взбесился. Не ожидал от меня…
— Сама? — Голос брата скрипит, как несмазанная телега.
— Да. Просто…
— Чего? Ну, ты… вообще… — Вижу, как его глаза загораются.
— Все так переменилось. Я его больше не люблю. — Облизываю пересохшие губы. — С тех пор, как он уехал, я стала больше общаться с друзьями, а когда появился Джастин…
— О, Джа-а-астин, — с усмешкой тянет брат. — Этот парень дал тут всем шороху! Уже который день его выходки все домашние обсуждают.
— Да? — Ноющая боль сжимает все внутри. — А что такое?
