А когда светать начинает, дядя Толя идет в лес «по большому делу». Ветер в деревьях воет, на небе солнышко встает, и тут слышим мы, как он орет:
— Фазан! Фазан!
Дядя Миша за ружье. Зяма в стойку. Я встаю, глаза протираю. Подходим ближе.
— Вот он! — Радостно указываю пальцем, завидев в зарослях шикарного петуха.
«Бах! Бах!» — Дядя Миша дает два залпа и командует собаке. Пёс резво ныряет в заросли. Видим: фазан отлетел метров на тридцать от нас и бежит среди травы. А Зяма не может сквозь густые колючки продраться. Тут и дядя Толя выбегает, как был — без штанов.
Бежим все вдоль кустов за петухом в сторону деревеньки. Фазан впереди, мы, как ни стараемся, все сильнее отстаем от него. И тут Зяма замечает на одном из огородов белых куриц. Видимо, выпустили их подкормиться после уборки урожая. Пёс останавливается, думает пару секунд, решает, видимо, что куры на открытом пространстве — это добыча лучше, чем петух в кустах, и пулей бросается в огород.
Дядя Толя свистит, дядя Миша матерится. Но собака уже в азарте, ничего не слышит. Бросаемся за ним. Начинается настоящая курино-собачья битва: вопли, визг, белые перья летят во все стороны. Мы почти настигаем их, когда Зяма вдруг замечает невдалеке добычу поинтереснее и покрупнее — из небольшого двора на шум выходят полюбопытствовать индюки.
Мы задыхаемся, путаясь в высокой траве. Мужчины орут, размахивают кулаками и ружьями. Но пёс не думает. Что тут думать?! Индюк — вот это добыча, а не ваша дурацкая курица! Бросает полу-придушенную птицу и пускается за приблизившимися индюками.
Разгорается новая битва: вопли теперь индюшиные, визг собачий, перья уже серые летят. Большие птицы кое-как разворачиваются и неуклюже бегут домой, обратно во двор. Зяма — за ними. Мы к этому времени только подбегаем к границам огорода. Раздается оглушительный собачий лай, затем визг.
Смотрим: две козы гонят Зяму назад, по очереди бодая в зад, за ними — огромный оскаленный белый кот и маленькая, но очень звонкая собачонка, все больше отстающая от этой карусели в перьях. Последней из ворот выбегает полусонная грузная женщина в длинной ночной рубахе и с веником в руках.
Зяма подбегает и прячется в ногах у дяди Толи, спешно пытающегося натянуть свои спадающие штаны. Козы и кот разворачиваются обратно, а собачонка бегает по кругу с оглушающим лаем. Видим: в нашу сторону с криками стартует сама хозяйка, по пути собирая своих кур, и мы, как обезумевшие, срываемся и несемся со всех ног обратно. Шапки набекрень, сапоги с ног слетают, падаем, встаем, снова бежим. Зяма — впереди всех.
На подступах к нашему лагерю видим летящую низко утку. Дядя Миша, не задумываясь, стреляет. Та падает в прудик, пёс летит за ней. Ныряет. Вместо утки приносит рыбину весом примерно чуть больше килограмма. Та, видимо, грелась у поверхности и была подбита дробью прямо в голову. Зяма бросается обратно — за уткой.
Вижу, что недалеко от берега пёс начинает тонуть, запутавшись в чем-то, может, в сетях. Недолго думая, ныряю за ним. Один шаг — и меня вскрывает по шею. Еле как, под крики мужчин, выплываю, выдергиваю пса и так и доставляю до берега. Я — его за шкирку, он — в пасти утку.
Зубы у меня звенят друг о друга от холода, руки трясутся от волнения после пережитого. Дядя Миша заставляет меня сесть в машину и включает печку. Он что-то говорит, ругается, грозит мне пальцем. А я ему:
— Я ваш дочь люб-лю.
— Да знаю, — так по-простому отвечает он.
— Люб-лю Зоя. — Пытаюсь его убедить.
Меня колотит. Дрожу всем телом.
— Да хорошо все, пацан. Хорошо. — Хлопает по плечу, смеется и оставляет меня одного.
Засыпаю мокрый в кабине, а просыпаюсь уже от духотищи и совершенно сухой. Даже насморка нет. Глаза продираю: мужчины спят у потухшего костра, пёс доедает шашлык. Выхожу, недолго любуюсь прудом и природой, затем собираю все вещи, закидываю вместе с мусором и скудной добычей в багажник. Гружу на заднее сидение ходячих мертвецов — то есть спящих, пьяных охотников, запускаю в салон грязного, но совершенно довольного, пса и везу всех домой.
Память меня не подводит — через полчаса плутания по лесным дорожкам мы выезжаем на шоссе, ведущее к городу.
Глава 25
Джастин
В это необыкновенное утро я просыпаюсь раньше обычного. Еще не глядя в окно, предчувствую что-то удивительное и… не ошибаюсь. Там, за стеклом, белые частички неба тихо опускаются на землю. Все вокруг укрыто пушистым ковром, во дворах белым бело: дороги, клумбы, скамейки, крыши домов искрятся белым серебром на утреннем солнышке. Даже головные уборы редких прохожих покрыты снежным пухом!
Первое, что я испытываю — это дикий восторг. Недолго думая, раскрываю створки окна, впуская в дом неповторимый запах свежего снега. Клянусь, это не похоже на то, что я видел в горах. Даже пахнет по-другому, какой-то свежестью, приближающейся зимой, стужей. От этой чистоты и морозности кружится голова.
— Уау…
Вытягиваю руку и, как ребенок, ловлю ладонью кружевные снежинки, кружащиеся в воздухе, как в белом вальсе. Те ложатся на кожу невесомым перышком и тут же тают от моего дыхания. Смотрю завороженно, выдыхаю, смеясь. Это потрясающе! Действительно волшебно!
— Что там? — хрипло спрашивает Зоя.
Заметив, что окно открыто, она кутается в одеяло.
— Снег. Первый снег, Зайка!
Не могу больше сдерживаться. Захлопываю окно, быстро натягиваю штаны и выбегаю из комнаты. Несусь вниз. Мне хочется поскорей увидеть его и почувствовать. На ходу запрыгиваю в ботинки, распахиваю дверь и выбегаю во двор.
— Уау-у… Нет, уау-у!!!
Это сказка. На улице очень светло. Глаза слепит от большого количества белого цвета.
Задрав голову, наблюдаю, как сверху валят пушистые хлопья. Снежинки крупные и красивые. Их миллиарды и у каждой свой, уникальный узор. Они опускаются на мое лицо, чуть пощипывая, и застревают в ресницах. Открываю рот и ловлю их языком. Пробую на вкус, но они так малы, что почти ничего не чувствую. Снег хрустит и скрипит под ногами, ботинки почти полностью тонут в белом покрывале, а я радуюсь, как последний болван.
— Джастин! — Зоя выбегает из дома в спортивном костюме и наспех накинутой парке. — Ты почему раздетый выбежал?
Протягивает мне куртку, шапку, перчатки.
— Ты видишь? — Спрашиваю. — Видишь это?!
Впервые я так впечатлен, что даже не мерзну. Но все равно послушно надеваю теплую одежду.
— Вижу, — улыбается она, застегиваясь. — У нас снег лежит целых полгода. Тебе еще надоест.
— Как это может надоесть? — Изумляюсь я.
Застегиваю куртку, собираю с земли белую мокрую кашицу и разминаю в руках. Ого, да из нее можно лепить снежки.
— Первый снег обычно сразу тает. — Говорит Зайка.
