Книга Шрам, страница 66. Автор книги Марина и Сергей Дяченко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Шрам»

Cтраница 66

А что, если б мать осталась жива? Если бы отец не выпустил её тогда, запер, завалил дверь, замкнул заклинанием?

Много лет отец и дочь провели вместе, и за всё это время она не помнит рядом с ним больше ни одной женщины. Ни одной.

…Башня Лаш разразилась горестным воем. Тория досадливо поморщилась — и тут же нахмурилась, увидев, как переменился в лице Солль. Нелегко, должно быть, жить в вечном страхе.

— Ничего, — сказала она бодро. — Не слушайте… не слушай. В эти бредни об окончании времён верят только гробовщики… Надеются заработать, — она усмехнулась своей неуклюжей шутке, но Эгерт не повеселел — между бровей у него темнела страдальческая складка.

Звук повторился — ещё заунывнее, с истерическим надрывом. Тория увидела, как у Солля начинают трястись губы; передёрнувшись, он поспешил отвернуться. Минуту или две в тягостном молчании Эгерт пытался взять себя в руки — и Тория, которой тоже было неловко, оказалась свидетелем молчаливой борьбы.

Некоторое время она решала, следует ли ей деликатно удалиться или, наоборот, сделать вид, что ничего не происходит. Башня, наконец, замолкла — но Эгерта бил озноб, и прыгающую щёку приходилось придерживать рукой. Не говоря ни слова, Тория вышла в коридор, наполнила железную кружку из бака с водой и принесла Соллю.

Он выпил — и закашлялся; бледное лицо его налилось кровью, на глаза навернулись слёзы. Желая помочь, Тория раз или два хлопнула его по спине — рубашка была мокрая, будто из корыта прачки.

— Всё будет хорошо, — пробормотала она, смутившись. — Послушай… Не будет никакого Окончания Времён. Не бойся…

Тогда он перевёл дыхание — и вдруг рассказал ей всё. Про Фагирру, про Магистра, про обряд в Башне, про обещания и угрозы, про тайное поручение… Тория выслушала до конца, не перебив ни единым словом; добравшись до последней встречи с переодетым плащеносцем, Солль замолчал.

— Это всё? — Тория заглянула ему в глаза.

— Всё, — он отвернулся.

Несколько минут прошло в молчании.

— Ты мне не доверяешь? — спросила Тория тихо. Он усмехнулся: странный вопрос после всего, что было сказано!

— Говорить, так до конца, — Тория нахмурилась.

Тогда он рассказал и про отравленный стилет.

Последующее молчание длилось минут десять; наконец, Тория подняла голову:

— И… ты так ничего ему и не сказал?

— Я ничего не знаю, — устало пояснил Солль. — А если б знал — так и доложил бы за милую душу…

— Нет, — сказала Тория, будто удивлённая самой возможностью такого поворота событий. — Нет… Ты не сказал бы, — тут её голос потерял уверенность.

— Ты же видишь, что со мной делается, — проронил Эгерт досадливо. — Это… уже не я. Это какое-то гадкое трусливое животное…

— А ты можешь… попробовать преодолеть? — спросила Тория осторожно. — Взять и… не бояться?

— Попробуй взять и не мигать, — Эгерт пожал плечами.

Тория попробовала. Некоторое время она мужественно смотрела в окно широко распахнутыми глазами — будто играя в гляделки; потом веки её дёрнулись и, не слушая приказа разума, моргнули.

— Вот видишь, — Эгерт уставился в пол. — Я раб… Я полностью раб заклятия. Всё думаю — что в моей душе первое, что последнее… И кто это спросит пять раз, чтобы пять раз ответить — «да»…

Тория потёрла висок — совсем как отец:

— Не могу поверить… А если тебя заставят делать… Что-то ну совсем уж невозможное? Ты не сможешь воспротивиться?

Эгерт криво улыбнулся:

— Если приставят кинжал к горлу…

— Но… ты же… не подлец? — пробормотала она неуверенно.

Он помолчал. На мокром университетском дворике торжественно, как бургомистр, разгуливал огромный наглый ворон.

Эгерт выдохнул, будто отправляясь на эшафот — и, запинаясь, рассказал про девушку в дилижансе и разбойников, остановивших экипаж на большой дороге.

Последовало новое молчание; Эгерт ждал, что Тория попросту встанет и уйдёт — но она не спешила.

— А если бы, — спросила она наконец, и голос её дрогнул, — если бы там… была… я?

Солль закрыл лицо руками.

Тория долго смотрела на беспорядочно спутанные волны светлых волос, на атлетически широкие, но опущенные и вздрагивающие, как у ребёнка, плечи; потом взяла да и положила на одно из них узкую ладонь.

Эгерт замер. Тория проговорила как можно убедительнее:

— Ты же не отвечаешь… За свои поступки. Ты просто болен… И нужно раздобыть лекарство. И мы раздобудем…

Она говорила через силу, как врач, убеждающий умирающего, покрытого язвами больного в скором выздоровлении. Напряжённое плечо дрогнуло под её рукой, будто чуть-чуть расслабляясь; изменение это было едва уловимым, но в следующую секунду Тория ощутила всю сумятицу Соллевых чувств — и надежду, и благодарность, и желание верить. Тогда, удерживая руку на теплом плече, она пожелала с внезапно проснувшимся состраданием, чтобы её вымученные слова оказались правдой.

С треском распахнулась дверь — прижав к боку пару растрёпанных книжек, к комнату ворвался широко ухмыляющийся Лис.

Сощуренные глаза цвета мёда остановились на Эгерте, понурившимся на краю кровати, на Тории, чья рука лежала на плече у Солля; несколько мгновений ничего не происходило, а потом скуластое лицо Гаэтана вмиг уподобилось куску сыра: округлились, как сливы, глаза, круглой дырой распахнулся рот, и, пробормотав некие невнятные извинения, Лис выскочил прочь, даже не пытаясь подобрать вывалившиеся на пол книги.

Тория не убрала руку. Дождавшись, пока топот Гаэтана стихнет в коридоре, сказала серьёзно:

— Я вот что думаю… Заклятье будет снято, если ты попадёшь в безвыходную ситуацию — и победишь… «Путь будет пройден до конца» — разве Скиталец говорил не об этом?

Эгерт не ответил.


Спустя несколько дней дожди сменились ровной ясной погодой — щурясь на остывающее осеннее солнышко, горожане несколько повеселели. «Времена-то и не думают кончаться, — говорили друг другу соседи, выбираясь по утрам на крылечко, — наоборот… Разгулялись времена-то…»

Башня Лаш высилась на площади, как предостерегающий перст — казалось даже, что за последнее время она усохла и заскорузла, подобно старческому пальцу. На площади вокруг Башни образовалась как бы проплешина — любой старался обойти зловещее строение стороной, тем более что дым из окон поднимался всё гуще, заунывные звуки раздавались всё чаще, а случайные прохожие, оказавшиеся на площади поздней ночью, уверяли потом знакомых, что слышали из недр её глухой подземный гул.

Городские власти молчали и не собирались, по-видимому, ничего предпринимать. Среди студентов считалось хорошим тоном острить и язвить в адрес ордена Лаш — Лис вспоминал по этому поводу собственную глупую няньку, которая последовательно пугала одним и тем же букой четверых аптекарских сыновей, да вот бука-то никого и не слопал! Занятия продолжались, как ни в чём не бывало — и только несколько смущённых юношей под разными предлогами разъехались по домам.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация