В ту ночь сон бежит от него.
На следующее утро Виктор опускает в портфель Лале еду и вместе с ней лекарство.
Вечером он сможет передать его Дане.
* * *
Вечером Дана и Ивана сидят у кровати Гиты, впавшей в полное беспамятство. Приступ сыпняка оказался сильнее их, у девушки одеревенело все тело. Они пытаются говорить с ней, но она никак не реагирует. Ивана открывает рот Гиты, Дана вливает в него несколько капель из пузырька.
— Боюсь, я не смогу больше тащить ее в «Канаду», — говорит изможденная Ивана.
— Ей станет лучше, — настаивает Дана. — Всего несколько дней.
— Где Лале достал лекарство?
— Нам знать не обязательно. Просто будь благодарна за это.
— Думаешь, уже слишком поздно?
— Не знаю. Давай укутаем ее и постараемся, чтобы она пережила ночь.
* * *
На следующее утро Лале издали наблюдает, как Гиту опять тащат в «Канаду». Он видит, как она пару раз пытается поднять голову, и это наполняет его радостью. Теперь ему надо разыскать Барецки.
Основные офицерские казармы находятся в Освенциме. В Биркенау у них лишь небольшое здание, и именно сюда приходит Лале в надежде поймать Барецки. Тот появляется через несколько часов и удивляется, увидев, что Лале ждет его.
— У тебя мало работы, да? — спрашивает Барецки.
— Хочу попросить вас об одолжении! — выпаливает Лале.
Барецки прищуривается:
— Никаких больше одолжений.
— Может быть, когда-нибудь я смогу сделать что-нибудь для вас.
— Что такого ты можешь для меня сделать? — хохочет Барецки.
— Нельзя сказать заранее. А вам не хотелось бы оказать услугу про запас, на всякий случай?
— Что ты хочешь? — вздыхает Барецки.
— Это Гита…
— Твоя подружка.
— Вы можете перевести ее из «Канады» в административный корпус?
— Зачем? Полагаю, ты хочешь, чтобы она была в помещении с отоплением?
— Да.
Барецки стучит ногой:
— Это может занять день или два, но попробую что-то сделать. Ничего не обещаю.
— Спасибо.
— Ты мой должник, Татуировщик. — Он ухмыляется, поглаживая офицерскую тросточку. — Мой должник.
— Пока нет, но надеюсь стать им, — с напускной храбростью говорит Лале.
Он уходит прочь бодрым шагом. Может быть, ему удастся сделать жизнь Гиты более терпимой.
* * *
В следующее воскресенье Лале медленно идет с выздоравливающей Гитой. Ему хочется обнять ее, как это делают Дана и Ивана, но он не решается. Хорошо просто быть рядом с ней. Она очень быстро выбивается из сил, а сидеть слишком холодно. На ней длинное шерстяное пальто, без сомнения взятое девушками из «Канады», и СС не возражает. Лале наполняет глубокие карманы пальто едой и отправляет девушку в ее барак отдохнуть.
* * *
На следующее утро офицер СС ведет дрожащую Гиту в главный административный корпус. Молодой женщине ничего не сказали, и она автоматически боится самого худшего. Она болела и теперь очень слаба. Начальство явно решило, что от нее никакой пользы. Пока офицер разговаривает с младшим по чину, Гита оглядывает большую комнату. Тут стоят зеленые столы и шкафы для хранения документов. Все предметы на своих местах. Больше всего ее поражает тепло. Эсэсовцы тоже здесь находятся, поэтому есть отопление. Женщины, заключенные и штатские, молча и быстро работают, опустив головы, — пишут, сшивают документы.
Конвойный офицер подводит Гиту к служащей, и Гита спотыкается от слабости после перенесенного сыпняка. Служащая грубо отталкивает ее. Потом хватает Гиту за руку, рассматривает татуировку, после чего тащит ее к пустому столу и усаживает на твердый деревянный стул, рядом с другой узницей, одетой так же, как она. Эта девушка не поднимает глаз, стараясь казаться меньше, незаметней, чтобы не привлекать внимания офицера.
— Покажи ей работу, — отрывисто говорит раздраженный офицер.
Когда они остаются одни, девушка показывает Гите длинный перечень фамилий и описаний. Она вручает ей стопку карточек и объясняет, что сначала Гита должна переписать данные каждого человека на карточку, а затем в большую тетрадь в кожаном переплете, лежащую между ними. Никто в комнате не разговаривает, и Гита, осмотревшись по сторонам, понимает, что ей тоже следует держать рот на замке.
Ближе к концу рабочего дня Гита слышит знакомый голос и поднимает глаза. В комнату входит Лале и передает бумаги одной из штатских сотрудниц за конторкой. Окончив разговор, он медленно окидывает взглядом сидящих девушек. Увидев Гиту, подмигивает ей. Не в силах совладать с собой, она громко вздыхает, и некоторые женщины поворачиваются к ней. Соседка толкает ее локтем в бок, и Лале поспешно выходит из комнаты.
* * *
После окончания работы Гита видит стоящего поодаль Лале, который наблюдает, как девушки выходят из административного корпуса, чтобы пойти в свои бараки. Из-за навязчивого присутствия СС Лале не решается подойти ближе. Девушки идут рядом, разговаривая.
— Я Силка, — говорит новая сослуживица Гиты. — Из блока двадцать пять.
— Я Гита, блок двадцать девять.
Едва девушки входят на территорию женского лагеря, как к Гите бросаются Дана и Ивана.
— С тобой все в порядке? — настойчиво спрашивает Дана с выражением страха и облегчения на лице. — Куда тебя увели? Зачем тебя увели?
— Все хорошо. Меня взяли на работу в администрацию.
— Как? — спрашивает Ивана.
— Лале. Думаю, он как-то это устроил.
— Но с тобой все в порядке? Тебя не обижали?
— Я в порядке. Это Силка. Я теперь работаю с ней.
Дана и Ивана обнимают Силку. Гита улыбается, довольная тем, что ее подруги сразу приняли в свою компанию чужую девушку. Весь день она тревожилась, думая, как они отреагируют на ее новую работу с относительным комфортом, в тепле, не требующую физических усилий. Она не станет винить их, если они позавидуют ей, чувствуя, что она больше не одна из них.
— Пожалуй, пойду в свой барак, — говорит Силка. — Увидимся завтра, Гита.
Силка отходит от них, а Ивана смотрит ей вослед:
— Господи, какая хорошенькая! Даже в лохмотьях она красивая.
— Да, верно. Она весь день то и дело улыбалась мне, чтобы подбодрить. Ее красота подкупает.
Силка оборачивается и улыбается девушкам. Потом одной рукой снимает с головы шарф и машет им, открывая взорам длинные темные волосы, ниспадающие на спину. Она движется с грацией лебедя, эта молодая женщина, как будто не сознающая своей красоты и неподвластная окружающему ужасу.
— Тебе надо спросить у нее, как она сберегла волосы, — говорит Ивана, рассеянно поправляя собственный шарф.
