Они страстно целуются, сжимая друг друга в объятиях, а потом она отталкивает его:
— Что ты хочешь мне сказать?
— Моя прекрасная Гита, ты меня околдовала. Я люблю тебя.
Ему кажется, он всю жизнь ждал того дня, когда сможет произнести эти слова.
— Зачем? Зачем ты это говоришь? Посмотри на меня. Я страшная и грязная. Мои волосы… Когда-то у меня были прелестные волосы.
— Мне и сейчас нравятся твои волосы, и я буду любить их такими, какими они станут в будущем.
— Но у нас нет будущего.
Лале крепко обнимает ее за талию, заставляет встретиться с ним взглядом:
— Есть. Для нас настанет завтра. В тот вечер, когда меня сюда привезли, я поклялся себе, что выживу в этом аду. Мы все преодолеем и заживем жизнью, в которой будем вольны целоваться, когда захотим, и заниматься любовью, когда захотим. — Гита вспыхивает и отводит глаза, но он ласково поворачивает ее лицом к себе. — Заниматься любовью, где бы мы ни захотели и когда бы ни захотели. Ты меня слышишь? — (Гита кивает.) — Ты мне веришь?
— Я бы хотела, но…
— Никаких «но». Просто верь мне. А сейчас тебе лучше вернуться к себе в барак, пока твоя капо не всполошилась.
Лале собирается уйти, но Гита притягивает его к себе и крепко целует.
— Наверное, мне нужно исчезать почаще, — говорит он, оторвавшись от нее.
— Только попробуй! — Она хлопает его по груди.
* * *
В тот вечер Ивана и Дана забрасывают Гиту вопросами, с облегчением видя, что подруга опять улыбается.
— Ты рассказала ему про своих родных? — спрашивает Дана.
— Нет.
— Почему?
— Не могу. Слишком тяжело об этом говорить… и он был так рад видеть меня.
— Гита, если он действительно тебя любит, то захочет знать, что ты потеряла родных. Он захочет утешить тебя.
— Наверное, ты права, Дана, но, если я ему скажу, мы оба расстроимся, а я хочу, чтобы наше время проходило по-другому. Я хочу забыть, где я нахожусь и что случилось с моей семьей. А когда он держит меня в объятиях, я и правда забываю обо всем, пусть ненадолго. Это плохо, что я хочу убежать от реальности хоть на миг?
— Нет, вовсе нет.
— Простите, что у меня есть мое спасение, мой Лале. Знаете, я от всего сердца желаю того же вам обеим.
— Мы очень рады, что он у тебя есть, — произносит Ивана.
— Довольно и того, что одна из нас нашла свое маленькое счастье, — говорит Дана. — Мы разделяем его с тобой, ты разрешаешь — и нам этого достаточно.
— Просто не держи от нас секретов, ладно? — говорит Ивана.
— Никаких секретов, — говорит Гита.
— Никаких секретов, — соглашается Дана.
Глава 14
На следующее утро Лале появляется в администрации и подходит к Белле, сидящей за стойкой.
— Лале, где ты пропадал? — ласково улыбается Белла. — Мы думали, с тобой что-то случилось.
— Освенцим.
— А-а, ни слова больше. Должно быть, у тебя истощились припасы. Подожди здесь, сейчас принесу.
— Только не слишком много.
— Конечно. — Белла бросает взгляд на Гиту. — Тебе ведь и завтра нужен будет повод прийти.
— Ты отлично меня понимаешь, юная Белла. Спасибо тебе.
Белла удаляется за расходными материалами, а Лале облокачивается на стойку и смотрит на Гиту. Он знает, что она видела, как он вошел, но строит из себя скромницу и не поднимает головы. Потом проводит пальцем по губам. Лале весь во власти желания.
Он замечает также, что соседний с Гитой стул Силки пустой. И опять напоминает себе: надо выяснить, что происходит с девушкой.
Лале выходит из конторы и идет к зоне отбора: прибыл транспорт с новыми узниками. Пока он ставит свой столик, появляется Барецки:
— Здесь кто-то хочет видеть тебя, Татуировщик.
Не успев еще поднять глаза, Лале слышит знакомый голос, не громче шепота:
— Привет, Лале.
Рядом с Барецки, как-то странно расставив ноги, стоит Леон, бледный, исхудавший и сутулый.
— Оставлю вас двоих для повторного знакомства. — Улыбающийся Барецки отходит.
— Леон, господи, ты жив!
Лале порывисто обнимает друга, ощущая через рубашку каждую его косточку. Потом отодвигается от него и пристально разглядывает:
— Менгеле. Это был Менгеле? — Леон лишь кивает, а Лале ласково проводит пальцами по худым рукам Леона, дотрагивается до его лица. — Ублюдок! Однажды он свое получит. Как только с этим закончу, достану тебе еды побольше. Шоколад, колбаса, чего ты хочешь? Я тебя откормлю.
— Спасибо, Лале. — Леон улыбается ему слабой улыбкой.
— Я знал, что этот ублюдок морит узников голодом. Но я думал, он делает это только с девушками.
— Если бы только это…
— Что ты хочешь сказать?
Теперь Леон смотрит на Лале в упор.
— Он отрезал мои долбаные яйца, Лале, — говорит Леон твердым голосом. — Когда тебе отрезают яйца, ты почему-то теряешь аппетит.
Лале в ужасе отшатывается и отворачивается, не желая, чтобы Леон видел его потрясение. Подавляя рыдание, он пытается что-то сказать, переключиться на другое.
— Прости, я не должен был так говорить. Спасибо за предложение, я так тебе благодарен.
Лале глубоко дышит, пытаясь справиться с гневом. Ему дико хочется наброситься на врага, отомстить за то, что изувечил его друга.
Леон откашливается:
— Есть ли шанс, что мне вернут мою работу?
Лицо Лале смягчается.
— Конечно. С удовольствием возьму тебя назад, но только когда ты восстановишь силы. Поди-ка в мою комнату. Если тебя остановит кто-нибудь из цыган, скажи им, что ты мой друг и что я прислал тебя туда. Найдешь припасы под моей кроватью. Увидимся, когда я здесь закончу.
К ним направляется старший офицер СС.
— Иди, поторопись!
— Вряд ли теперь я смогу торопиться.
— Прости.
— Ничего. Я пошел. Увидимся позже.
Офицер наблюдает, как уходит Леон, и возвращается к прежнему занятию: делит людей на тех, кому следует жить, и тех, кому умереть.
* * *
На следующий день, когда Лале является в контору, ему говорят, что у него выходной. Ни в Освенцим, ни в Биркенау не приходит транспорт, и герр доктор не вызывает его для помощи. Лале проводит утро с Леоном. Он подкупил своего бывшего капо из блока 7, чтобы тот взял к себе Леона, с условием, что его друг будет работать с ним, когда восстановит силы. Он дает ему еду, которую планировал отдать цыганским друзьям и Гите для распределения между девушками.
