Прайс оставался на месте и примерно через минуту выдал комментарий, обращаясь то ли к самому себе, то ли к своим людям, то ли все-таки к нам:
— Ну разве это не забавно? Устроить незаконный поединок для законного разрешения спора. Завершить свой день подписанием документов после спектакля, из-за которого все мы могли угодить за решетку.
Марта его проигнорировала, продолжая читать, но Папа взглянул на него с любопытством и подозрением. Юарт нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Марта закончила проверку.
— Думаю, тебе следует это подписать, — сказала она Папе, — а я заверю подпись.
Так они и сделали тут же, на капоте машины Прайса. Сам он отбыл вскоре после того; «лендровер» неторопливо укатил прочь с характерным мягким и мощным урчанием. Выглянуло солнце, и влага начала испаряться с поля, образуя легкую слоистую дымку над кронами деревьев. Солнечные лучи прорывались сквозь тучи, расходясь в стороны, как широко разинутый клюв поющего дрозда.
Меж тем на поле деньги активно меняли хозяев. Кажется, там не было ни одного человека, который не сделал бы ставку. Купюры перетасовывались, наспех пересчитывались и исчезали во внутренних карманах курток. Ассистенты букмекеров делали пометки в блокнотах. От жаровни снова исходили шипение масла и запах лука, помешиваемого на сковороде деревянной ложкой. Со щелчком открывались пивные банки, откручивались пробки на горлышках бутылок.
Судя по всему, кровавое зрелище плавно перетекало в большую гулянку. Есть, пить, покупать и продавать. Это ж была ярмарка, в конце концов. Тайная, свободная от налогов, сборов и всякого контроля.
Люди подходили пожать руку Папе. Мужчина в твидовом пиджаке и матерчатом кепи всучил Папе пятидесятифунтовую купюру.
— Нынче я заработал на вас куда больше, будьте уверены, — заявил он и, протянув Папе бутылку пива, предложил тост за его здоровье.
Кто-то принес виски, кто-то другой — немаркированную бутыль водки собственного изготовления.
— Все честно и законно, имейте в виду, — говорил он, наливая водку в пластиковый стаканчик. — Этого добра еще полно в моей тачке.
Вторую фразу он произнес уже громче, чтобы его услышали все, кто находился поблизости:
— Я продаю ее по пять фунтов за бутылку, подходите вон туда, к синей «астре».
Помимо той купюры, Папе подносили и другие дары. Дань уважения. Блок сигарет, коробки спиртного, туша ягненка — освежеванная, упакованная, ждущая только разделки. Ящик овощей. Ящик копченой селедки. Сегодня многие сделали на Папе хорошие деньги. Я принимал дары и складывал их в багажник машины Ройсов. Мужчины хлопали меня по спине и ерошили мои волосы, как будто я был чем-то вроде счастливого талисмана. Они просили меня сделать глоток из их стаканов, прежде чем пить самим, видимо приравнивая это к выпивке лично с Папой. Были также объятия и жесткие мужские поцелуи в лоб.
Куда запропастилась Кэти?
Все тот же человек в твидовом пиджаке и кепи подошел ко мне со словами:
— Ты, я вижу, славный парнишка.
Подобно другим, он растрепал мои волосы и вдобавок слегка ущипнул за щеку.
— В самом деле? — пробормотал я.
— Да, без сомнения. Ты славный парнишка. И такой симпатяга. — Он окинул меня взглядом. — Только сложением не в отца пошел, да? — Он усмехнулся. — Тоже станешь боксером, когда вырастешь?
— Нет. Я никогда не боксировал. Папа меня этому не учил.
— Никогда не учил, вот как? Это странно для отца-боксера — не передать эстафету сыну. Такова традиция, знаешь ли.
Он задумчиво пожевал губу, переступил с ноги на ногу и снова хмыкнул.
Я пожал плечами:
— Папа не хочет, чтобы я боксировал.
— Неужели? — усомнился он. — Или дело в том, что ты просто слабак? Ручки тоненькие. Не знаю, в какую весовую категорию ты попадешь, но мышц-то у тебя все равно нет. Ты довольно высокий, но тощий. Наихудшая комплекция для бокса. Весь твой вес ушел в рост, а не в мышцы. Для боксера это никуда не годится.
— А меня вполне устраивает.
— Вот как? Тебя устраивает? Знаешь, я бы не хотел иметь сыновей, не способных дать сдачи, а насколько смазливыми будут их мордашки, это уж дело десятое. Конечно, не всем же быть такими, как твой отец, но я думал, что хотя бы его родной сын будет ему под стать.
Он ненадолго умолк.
— А впрочем, — сказал он, — ты и впрямь симпатяга.
Никогда я не считал себя симпатичным.
Однако где же Кэти?
Он хмыкнул еще раз, но я уже уходил. Папа по-прежнему был окружен дарителями и почитателями.
Я направился вглубь леса. Стволы и густая листва деревьев отгородили меня от шума ярмарки, и уже вскоре я слышал только звук собственных шагов, жужжание насекомых и пение птиц.
Я двигался по возможности прямо, стараясь держаться того направления, в котором ушла Кэти.
Так я преодолел от силы сотню метров. В лесу особо не разгонишься.
— Дэниел.
Она стояла позади меня, прижавшись спиной к стволу и обхватив себя руками. Я прошел совсем рядом, ее не заметив.
— Что ты здесь делаешь?
— Ничего.
Она избегала смотреть мне в глаза.
— Папа победил.
— Знаю.
— Ты видела бой?
— Нет.
— Все время была здесь?
— Да.
— А крики ты слышала?
— Нет.
— Как же тогда ты узнала?
— Я и не сомневалась в его победе. А ты?
— Ну да, конечно. В смысле, конечно не сомневался. Но я все-таки нервничал, как же без этого.
— А я нет.
— Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов.
— Можно. В нем.
Она повернулась и пошла обратно, к месту поединка. Толпа на поле редела. Люди разъезжались по домам. Я следовал за ней. Бежал трусцой. Мои ноги теперь были почти такой же длины, как у нее, но поддерживать ее скорость ходьбы мне было все еще трудно. Я никогда не шел куда-либо и не делал что-либо так стремительно, как Кэти. Старшая сестра, младший брат. Как бы я хотел, чтоб она всегда была рядом, указывала мне путь, разъясняла что и как, приводила меня домой.
Глава восемнадцатая
Я внезапно пробудился среди ночи.
Лаяли собаки.
Наши собаки.
Я слышал, как их когти скребут пол и проскальзывают при разгоне. Несколько раз они бились головой в мою дверь, как будто пытаясь найти выход из темного трюма тонущего корабля. Судя по звукам, они так же налетали на стены в коридоре. И на дверь Кэти.
