Якон устал объяснять мне, что это не принято, что посторонних в Университете не жалуют — я стояла на своём. Трудно? Что ж. Лёгкие дела я могу свершать и без помощи влюблённых студентов.
Наконец Якон сдался. Не отступать же ему от чудом обретённого счастья, не идти же, в самом деле, на попятный! Мне была назначена встреча; тёмным вечером, когда лишь самые прилежные студенты сидят при свечах за книгой, а легкомысленные их товарищи бедокурят в городских тавернах, когда в огромном учебном здании пусто и сумрачно, когда вокруг бродит один только сторож, а в библиотеке шастает лишь кот-мышелов, — в эту самую пору трепещущий и потеющий Якон провёл меня мимо железной змеи и деревянной обезьяны, охраняющих вход.
Шумно дыша, он шлёпал впереди; прыгающий огонёк свечи выхватывал из темноты коридоры с нишами, приземистые колонны, чьи-то лица на каменных барельефах. Пахло пылью; я задрожала. Запах напомнил мне полуразрушенный дом моей бабки, дом, где я росла.
Якон обернулся:
— Вот… Здесь… Только пять минут, ясно? Посмотри — и пойдём…
Он тоже трясся — от страха и, может быть, от предвкушения. Думал, бедняга, что, насытив своё любопытство, я вслед за тем ублажу и его, мальчишки, похоть.
Огромная дверь медленно отворилась. В темноте виднелись три высоких окна — за ними ночь была чуть пожиже, в одном висела даже мелкая звёздочка. Якон сопел у меня над ухом.
Здесь лежала книжная пыль. Годами, десятилетиями; я ухватилась за угол стеллажа, потому что голова моя вдруг пошла кругом. Детство, мама…
Там тоже лежала пыль — и никто её не убирал. Время от времени часть бесценной библиотеки пускалась на растопку; я долгими часами сидела на полу, разглядывая золотые обрезы, кожаные переплёты, тиснёные корешки; особенно меня забавляли замочки — некоторые книги запирались цепью, будто сокрытую в них мудрость можно было запросто выкрасть и унести… Оставить пустые жёлтые страницы…
Читать я выучилась по старинной азбуке — на каждой странице там были картинки, любую из которых можно было рассматривать часами. Азбука погибла зимой в печи — и я не плакала, потому что на какое-то время сделалось тепло… А ещё досаждали мыши. Однажды я поймала на улице худую блохастую кошку — но пара охотничьих псов, чьей родословной не могли подпортить даже грязные колтуны под брюхом, изгнали мою протеже, спасибо ещё, что не съели.
Собаки были вечно голодны. Я тоже была вечно голодна; единственным, в чём моё детство не испытывало недостатка, были горы старинных книг…
Я опомнилась. Якон, конечно, погорячился, выделив мне на просмотр всего лишь пять минут. Однако в любом случае времени мало — не сидеть же тут до утра?
На маленьком столике нашёлся подсвечник. Засветив, к ужасу Якона, две его толстых витых свечи, я принялась знакомиться с содержимым полок.
— Ты что, с ума сошла? — выдохнул он. — Столько света… Заметят…
— Я в темноте не вижу, — призналась я.
— Чего тебе здесь видеть? Это учёные книжки… ты, наверное, и читать-то…
Я смолчала. Книг было слишком много, а времени слишком мало — я поняла, что без посторонней помощи мне не справиться. Посторонняя помощь могла быть одна — в лице перепуганного Якона.
Я обернулась, придав своему лицу восторженное, слегка растерянное выражение:
— Да… Вижу, что учёные… Ты что же, — голос мой дрогнул от восхищения, — все их прочитал?
Студиозус смутился. Вряд ли он блистал среди товарищей глубокими и обширными знаниями, добытыми прилежным трудом. Я напирала:
— Ты знаешь… Я всегда мечтала… Встретить… познакомиться… Учёные… они ведь не такие, как все. Они… Вот ты, наверное, знаешь, где какая книжка стоит?
На лице его проступило сомнение. Я скрежетнула зубами: достался олух на мою голову!
Теперь предстояло самое сложное. Надо было сообщить ему название книги — и посвятить тем самым в свою тайну. Кто знает, сколько ещё душ вслед за толстощёким Яконом узнают, что такая-то комедиантка ищет такую-то книжку…
Впрочем, плевать ему было на мои тайны. Он решительно схватил меня за руку:
— Пойдём… да пойдём же… Хватит… посмотрела…
Я вырвалась. Хладнокровно выпятила губу:
— Не хватай. Не заработал ещё.
Он тихонько застонал. Я удовлетворённо кивнула:
— То-то… А теперь найди мне, Якон, книжку декана Луаяна «О магах».
Кажется, я его потрясла.
С выпученными глазами он безмолвно углубился в пыльную книжную темноту; оттуда долго слышались его охи, вздохи и сдавленные проклятья — однако, когда он появился, книги у него в руках не было:
— Я не знаю… Тут была копия… А оригинал у госпожи Тории в кабинете, я не знаю… А копия тут была…
Я шагнула к нему — он, бедняга, отшатнулся:
— Слушай, Якон… Если ты мне не найдёшь сейчас эту книгу — я сейчас самолично заору и позову на помощь, а сторожу скажу, что ты затащил меня сюда, чтобы…
— Нет!! — он так побледнел, что даже веснушки пропали. — Ты… Ты просто…
— Ищи, — бросила я холодно.
Он искал долго; кот-мышелов явился из темноты, чтобы потереться носом о мою юбку.
Якон появился чуть не в слезах:
— Нету… Госпожа Тория… Она берёт иногда… в кабинет… декана…
— Пошли в кабинет, — сказала я спокойно. Он чуть не упал:
— Да ты… Нельзя!! Туда только госпожа Тория… только при ней… там заперто, нельзя!
Я скрипнула зубами. Похоже, все мои старания напрасны — остаётся чмокнуть в щёчку лекарского сына, чтобы не так сильно, несчастный, переживал…
Я подняла подсвечник над головой — чтобы осветилось побольше, чтобы бросить последний взгляд на это книжное великолепие…
Она стояла у меня над головой. Поблёскивал золотом тиснёный корешок. Только руку протяни.
Я протянула.
Луаян. «О магах… Жизнеописания великих, которые…»
— Она? — спросила я у Якона.
Тот сглотнул слюну. Затравленно кивнул.
Книга была тяжёлая. Она была неподобающе новая — каких-то пару десятков лет… Переплёт ещё пах кожей.
Свет двух витых свечей упал на гладкие, не успевшие пожелтеть страницы. Содержание книги; у меня захватило дух.
Какие имена. Их звук уже был полон магии — Бальтазарр Эст… Ларт Легиар… Орлан-отшельник… Руал Ильмарранен по кличке Марран, именуемый в дальнейшем Привратник…
Я почему-то вздрогнула. Может быть потому, что Руал — это как бы Луар наизнанку. Бывает же…
Якон постанывал у меня за спиной. Вернее, уже не постанывал, а скулил — тонко и безнадёжно.
Я перевернула страницу назад, к началу книги. Меня трясло всё сильнее — вот он, Первый Прорицатель… Какая-то немыслимая древность… А рядом…
