Потом с треском разорвалась ткань; Луар понял, что давно уже лежит, и лежит на мягком; повернул голову и чуть не захлебнулся криком — под ним были полуразложившиеся трупы, целая гора трупов, тёплая желеподобная гора…
Собственный вопль его слился с басовитым воплем серого старика, старик рвал собственные космы, выбившиеся из-под капюшона: «Нет, не так… Не так, не…» «Так», — сказал желтолицый. Луар, утопающий в смрадном месиве, схватил в зубы золотой медальон.
…Тишина и темнота. Он снова лежал — на этот раз на жёстком, на влажных досках, и пахло не благовониями и не падалью, а просто сыростью и запустением.
— Игра, — сказал Фагирра. — Всё игра… Но не мы играем. Играют нами, Луар.
Он стоял рядом — усталое немолодое лицо с холодными щелями прищуренных серо-голубых глаз, капюшон, небрежно откинутый на плечи.
— И не бойся… Сначала страшно. Но… будет всего лишь другая игра. Для тебя… И не тот виновен, кто погасил светильник… а тот, кто придумал ночь. Не тот злодей, кто отодвинул засов — а тот, кто поставил Двери… И я не хотел злого. Могущество… благо. И не суди меня… Сделай… Сверши…
Луар увидел протянутую ему руку, поколебавшись, подал свою — но пальцы его ухватили воздух.
* * *
Тряпичное тело куклы замусолилось и истрепалось, но на фарфоровом лице лишения не отразились никак — оно оставалось белым, лупоглазым и вполне благополучным. Людям бы так, подумала я почти что с завистью.
— Новое платье надо бы, — задумчиво сообщила я Алане.
Она засопела, убежала и вернулась с обрывком парчи — кто знает, откуда она его вырвала. Впрочем, это меня ничуть не печалило.
Завёрнутая в жёлтую искрящуюся ткань, кукла преобразилась и выглядела теперь почти что царственно. Я покивала:
— Ну, это принцесса, конечно… А воин? Теперь нужен благородный воин, чтобы освобождать…
— Откуда? — справедливо спросила Алана.
Я почесала подбородок:
— Найдётся… Ты, главное, воина разыщи.
Она снова убежала; слушая, как стучат по пустым коридорам её торопливые пятки, я вспомнила свалки, устраиваемые приютскими девчонками за право потискать линялого медведя из мешковины…
Алана вернулась с деревянным солдатом. Тот выглядел вполне мужественно, но был почти вдвое меньше предполагаемой невесты.
— Ничего, — бодро решила я, — не в росте дело… Ну, теперь смотри. Жила-была принцесса, красивая-прекрасивая… И её похитил…
Я огляделась. В углу кухни валялись тряпка да совок для углей.
— Её похитило чудо-овище! — заявила я страшным голосом. Совок оказался обряженным в тряпку, как в плащ; Алана тут же в испуге прижала ладошки к щекам.
— У-у! — сказал страшный совок и потащил принцессу за печку. Парча перепачкалась в золе — но так и надо. Похитили ведь…
— А дальше? — спросила Алана, дрожа от страха и восторга одновременно.
— И тогда отец принцессы кликнул клич, — я огляделась в поисках новых персонажей и наткнулась взглядом на кувшин для воды. — Он, то есть король, пообещал всякому, кто спасёт его дочку… Во-первых, принцессу в жёны, а во-вторых, Великий Золотой Кувшин в вечное владение… Вот он, — я показала Алане посудину, — а большего сокровища в том краю и не было… И вот отважный воин…
— Он что, из-за кувшина? — справедливо возмутилась Алана. — А принцесса?..
— И принцесса, — успокоила я. — Прежде всего он хотел жениться… И он не боялся чудовища… То есть боялся, конечно, но смелости в нём было больше… И вот он отправился в поход…
Поход отважного воина длился почти полчаса. Он странствовал по кухне, встречая на пути всё новые препятствия; Алана помогала ему изо всех сил, и нянька, тихонько наблюдавшая из-за двери, беззвучно всхлипывала и вытирала слёзы. Я боялась, как бы нянюшкины сантименты не вспугнули девочку — но Алане, по счастью, было не до того.
Наконец, воин и чудовище встретились; разыгралась небывалая битва, в результате которой злой совок лишился своего одеяния и был заточен в печь. Алана смеялась заливисто, как-то даже похрюкивая; нянька вконец растрогалась и убралась в свою комнату — плакать.
Некоторое время мы с Аланой просто сидели, разомлев, и вспоминали подробности пережитого воином приключения; я предложила сыграть свадьбу солдата и красавицы — но Алана наморщила нос и заявила, что это скучно. Я удивилась — девочек обычно интересуют именно свадьбы, а не батальные сцены… И тут же опомнилась — у неё ведь был старший брат. И отец — герой Осады… Она видела себя скорее мальчишкой, конечно, отсюда и строптивый нрав и хулиганский характер…
Я захотела потрепать её по загривку — и не решилась. Важно каждое движение, один неосторожный шаг — и всё сначала, а ведь пройден такой путь… Спугнуть сейчас Алану — всё равно что соскользнуть с самой вершины ледяной горы, куда долго взбирался, обламывая ногти…
— А теперь ещё, — потребовала она шёпотом.
— Про кого? — спросила я с готовностью.
— Про моего брата, — она смотрела на меня внимательно и печально. — Как он бьётся… со злыми.
Сделалось тихо. Перекрёсток на большой дороге и затихающий вдали стук копыт…
— Нет ничего проще, — улыбнулась я после паузы. — Злых, конечно, собралось видимо-невидимо, но наш Луар всех одолеет… — в руках у меня снова оказался деревянный солдат. — Вот идёт Луар по дороге, идёт-идёт… навстречу ему…
— Ты что, его невеста? — спросила Алана с отвращением. — Ты женишься на нём, да?
Из щели за печкой настороженно показались тараканьи усы.
— Женщины выходят замуж, — поправила я машинально. — Женятся мужчины.
— Всё равно, — Алана покривила губы.
Мы помолчали. Я не знала, что делать и что говорить; деревянный солдат в моих руках казался неуклюжим и бесполезным.
— Так что дальше? — требовательно прищурилась Алана.
— Идёт-идёт, — сказала я глухо, — а навстречу ему… волшебник.
— Злой? — тут же предположила Алана.
— Злой, — я устало кивнула. — Добрых волшебников и на свете-то не осталось… Превращу-ку, говорит волшебник, тебя, Луар, в чудище… Снаружи как человек, а внутри — как Чёрный Мор, безжалостный и беспощадный… И забудешь ты, Луар, родных своих и друзей… И они от тебя отрекутся. И пройдёшь по земле, как железная метёлка…
— А Луар его — мечом? — перебила меня Алана.
— Нет… Волшебник-то ещё не договорил. Вот, говорит он, что сделаю я с тобой, и никто никогда не полюбит тебя… И ты никого не полюбишь… Потому что чары мои твёрже стали…
— А Луар его — мечом? — тянула своё кровожадная девчонка.
— Ещё нет. Вот… Чары мои твёрже стали. А расколдовать тебя невозможно… Потому что люди слабые. Люди не умеют как следует любить и как следует ненавидеть — зато они умеют забывать… Навсегда. И люди забудут тебя, Луар…
