– И что нам надо сделать?
– Благодаря жучкам у тебя в квартире мы можем дать ему услышать те или иные вещи – и заставить действовать так, что он выдаст себя.
– Вы думаете, меня прослушивает Добрый Пастырь? Не Робби?
– Может быть, и Робби. Но я ставлю на Доброго Пастыря.
Ким, казалось, испугалась, но затем храбро кивнула:
– Хорошо. Что нам надо сказать?
– Пусть он услышит, что я буду в очень уединенном месте и в очень уязвимом положении. Я хочу, чтобы он поверил, что у него есть уникальный шанс устранить меня и Макса Клинтера, что ему необходимо нас устранить и что лучшей возможности у него не будет.
– То есть мы будем с вами сидеть у меня в квартире, и вы мне что-то скажете в расчете, что он слушает?
– Или услышит запись потом. Я предполагаю, что он записывает информацию с жучков на устройство, которое включается от звука голоса и которое он прослушивает раз или два в день. Что касается “что-то скажете”: я не могу просто вам все сообщить, нужно действовать осторожнее. Нужна какая-то история, эмоциональная динамика, нужен предлог быть у тебя в квартире, интрига в разговоре. Все должно быть буднично, как в жизни. Надо заставить его поверить, будто он слышит то, чего слышать не должен.
В четвертом часу, вернувшись домой к Гурни, они застали Кайла в кабинете за компьютером, обложенного распечатками, “блэкберри”, “айфоном” и “айпадом”. Он поздоровался, не отрываясь от экрана, на котором была какая-то таблица.
– Привет. С возвращением. Сейчас я к вам выйду. Я уже заканчиваю.
Мадлен видно не было: вероятно, она еще не вернулась из клиники. Ким ушла наверх переодеваться, а Гурни тем временем проверил автоответчик на домашнем телефоне. Никаких сообщений. Он зашел в ванную, потом прошел на кухню. Вспомнив, что не обедал, открыл холодильник.
Когда через пару минут Ким спустилась на кухню, он все еще смотрел невидящим взором на полки холодильника. Ум его был не здесь: он пытался придумать пьесу, которую им с Ким предстояло разыграть – пьесу, от которой столько всего зависело.
Появление Ким в джинсах и толстовке вернуло его к реальности.
– Есть хочешь? – спросил он.
– Нет, спасибо.
В кухню вошел Кайл.
– Вы ведь слышали новости?
Ким замерла.
– Какие новости?
– Новое убийство: жена одного из тех, с кем ты беседовала. Лила Стерн.
– О боже, нет! – Ким схватилась за край раковины.
– Это по радио сказали? – спросил Гурни.
– Нет, прочитал в интернете. В Гугл-новостях.
– А что сообщают? Какие подробности?
– Только то, что ее убили этой ночью ножом для колки льда, в сердце. “На место происшествия приехала полиция, возбуждено уголовное дело. Чудовище сорвалось с цепи”. Много эмоций, мало фактов.
– Черт, – пробормотал Гурни.
Напоминание об этой смерти каким-то образом усугубило чувство потери контроля над стремительным развитием событий.
Ким казалась совсем потерянной.
Гурни подошел к ней, положил руки ей на плечи. Она в ответ обняла его так горячо, что он удивился. Потом глубоко вздохнула и отступила назад.
– Со мной все в порядке, – ответила она на незаданный вопрос.
– Хорошо. Потому что к вечеру нам обоим нужно быть в рабочем состоянии.
– Я знаю.
Кайл нахмурился:
– В рабочем состоянии? Зачем это?
Гурни объяснил так спокойно и взвешенно, как смог, в чем состоит его план и как он связан с жучками в квартире Ким. Он понимал, что пытается представить этот план более последовательным, чем тот был на самом деле. И в душе гадал, кого же он пытается убедить – себя или Кайла.
– Сегодня вечером? – недоверчиво переспросил Кайл. – Вы собираетесь сделать это сегодня вечером?
– На самом деле, – сказал Гурни, вновь ощущая, с какой страшной быстротой летит время, – нам нужно ехать в Сиракьюс как можно скорее.
Кайл был очень встревожен.
– А вы хоть… подготовились? Ведь это целое представление. Вы подумали, что собираетесь говорить: что должен подслушать Пастырь?
Гурни снова постарался говорить убедительно.
– Я вижу это так (хотя, конечно, тут нужно будет импровизировать): мы войдем в квартиру Ким, обсуждая нашу сегодняшнюю встречу с Руди Гетцем. Ким будет говорить мне, что она хочет прекратить выпуск программы на РАМ-ТВ. Я же буду настаивать, что ей не стоит торопиться, что программу надо продолжать.
– Подожди, – сказал Кайл, – а зачем это говорить?
– Я хочу, чтобы Пастырь считал главной угрозой меня, а не Ким. Путь он поверит, что она хочет прекратить выпуск программы, а основное препятствие – это я.
– Это все? Весь план?
– Нет, не все. По моему замыслу, в разгар нашего с Ким спора об “Осиротевших” у меня должен зазвонить телефон. Якобы мне звонит Макс Клинтер. И у того, кто слышит мою часть разговора – а большего через жучки и не подслушать, – должно создаться впечатление, что Макс добыл какие-то сведения, позволяющие вычислить Доброго Пастыря. Возможно сведения, дополняющие мои собственные догадки. У того, кто подслушивает, должно создаться ощущение, что мы с Максом абсолютно уверены в том, что вычислили Доброго Пастыря и завтра вечером встречаемся в хижине Макса, чтобы сверить информацию и разработать план действий.
С минуту Кайл молчал:
– То есть… ты хочешь, чтобы он… что? Пришел в хижину Клинтера… чтобы тебя убить?
– Если мои расчеты верны, он решит, что у него есть возможность, не рискуя, устранить серьезную угрозу.
– А вы… – Кайл поглядел на Гурни, потом на Ким, потом снова на Гурни. – Вы все это время будете… просто импровизировать?
– В нашем случае это единственный выход. – Гурни посмотрел на настенные часы. – Нам пора.
Ким смотрела испуганно.
– Я пойду возьму сумку.
Когда Гурни услышал, как Ким поднимается на лестнице, он повернулся к Кайлу:
– Я хочу тебе кое-что показать. – Он повел Кайла в свою спальню и открыл нижний ящик стола. – Я не знаю, во сколько сегодня вернусь. На случай, если случится что-нибудь непредвиденное… или заявится незваный гость… знай, что это здесь.
Кайл посмотрел в открытый ящик. Там лежал короткоствольный дробовик двенадцатого калибра и коробка с патронами.
Глава 43
Разговор для Пастыря
Гурни и Ким поехали в Сиракьюс каждый на своей машине. В такой сложной ситуации им показалось разумнее ехать по отдельности.
Они остановились перед невзрачным домом, половину которого занимала квартира Ким, и Гурни еще раз прошелся по плану. Сам он все больше чувствовал, насколько этот план получился вялым и вымученным. В сущности, никакой и не план, а так, слабенькая театральная сценка. Но нельзя было, чтобы его сомнения увидела Ким – не дай бог, они ей передадутся. Если ее еще больше растревожить, она впадет в ступор. И в любом случае ничего, кроме этой убогой сценки, он предложить не мог.
