– Да.
– Каждый раз, услышав ложь, я буду тебе что-нибудь отстреливать. В следующий раз это будет не просто краешек уха. Лишишься кое-чего поважнее. Понял?
– Понял.
Глаза Гурни оправились от вспышки, и он стал опять различать тусклую полосу лунного света посредине комнаты.
– Хорошо. Я хочу знать все о так называемой ошибке у “Жестянки”. Никаких загадок. Только правду. – В лунном свете серебристый ствол пистолета стало медленно опускаться, пока не оказался направлен на правую лодыжку Гурни.
Тот стиснул зубы, чтобы не дрожать и не думать о том, что пуля “дезерт-игла” сделает с его ногой. Сразу же лишиться ступни – уже мало хорошего. Но самое скверное – артериальное кровотечение. Неважно, будет Гурни говорить правду или нет, в ответ на этот или на другой вопрос, – на исход дела это никак не повлияет. Единственное, что определяет исход дела, – стремление Доброго Пастыря обезопасить себя. И теперь этот исход был совершенно очевиден. Потому что не осталось никакой вероятности, что убить Гурни для него будет бо́льшим риском, чем оставить его в живых.
Неопределенным оставалось только одно – сколько частей тела Пастырь отстрелит у Гурни, прежде чем тот умрет от потери крови. Истечет кровью, совсем один, в хижине Макса Клинтера, на болотной кочке посреди глухомани.
Гурни закрыл глаза и увидел Мадлен на пригорке.
В малиновом, фиолетовом, розовом, голубом, оранжевом, алом… сияющую в солнечном свете.
Он пошел к ней навстречу по самой зеленой в мире траве, пахнущей, как райские травы.
Она прижала свой палец к его губам и улыбнулась.
– Ты отлично справишься, – сказала она. – Просто блестяще.
Через секунду он умер.
Или так ему показалось.
Сквозь сомкнутые веки он почувствовал яркий свет. Одновременно где-то далеко зазвучала музыка, долетая до Гурни даже сквозь звон в ушах, а поверх всего этого слышался стук большого барабана.
А потом он услышал голос.
Этот голос вернул его в хижину на болотной кочке посреди глухомани. Голос говорил в мегафон:
– ПОЛИЦИЯ… ПОЛИЦИЯ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ… НЕМЕДЛЕННО… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ… ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ.
Гурни открыл глаза. Вместо лунного света в окно светил прожектор. Он поглядел туда, где прежде скрывался во мраке, как ниндзя, его мучитель – невидимый и грозный. И увидел человека среднего телосложения в коричневых брюках и рыжеватом кардигане, рукой закрывавшего глаза от яркого света. Трудно было поверить, что это и есть чудовище, которое представлял себе Гурни. Но кое-что заставляло в это поверить: блестящий “дезерт-игл” пятидесятого калибра у него в руке. Пистолет, который ранил Гурни, так что кровь до сих пор текла у него по шее, который чуть раньше оглушил его своим грохотом и наполнил комнату запахом пороха.
Оружие, чуть не лишившее его жизни.
Человек повернулся боком к прожектору и спокойно убрал руку от невозмутимого, ничем не примечательного лица. Лица невыразительного, без особых эмоций, без каких-нибудь запоминающихся черт. Самого обыкновенного лица. Такого, какое легко забыть.
Но Гурни был уверен, что уже видел его раньше.
Когда он наконец вспомнил, где именно, когда к тому же вспомнил имя, он первым делом подумал, что ошибся. Он поморгал, пытаясь сосредоточиться на своем открытии. Трудно было поверить, что этот спокойный, с виду безобидный человек и есть Добрый Пастырь, что он говорил все эти слова и совершал все эти поступки. Особенно один поступок.
Но все же уверенность Гурни крепла – и он буквально чувствовал, как кусочки пазла с щелчком встают на свои места, складываясь в новые любопытные узоры, выстраивая новые цепочки.
На него глядел Ларри Стерн, и лицо его было скорее задумчивым, чем испуганным. Ларри Стерн, который показался ему похожим на мистера Роджерса. Ларри Стерн, дантист с приятным голосом. Ларри Стерн, невозмутимый медик-бизнесмен. Ларри Стерн, сын Иэна Стерна, мультимиллионера, создателя империи красоты.
Ларри Стерн, сын Иэна Стерна, пригласившего красивую русскую пианистку к себе в Вудсток. И почти наверняка к себе в постель. И, возможно, готового упомянуть ее в завещании.
Господи, и все вот из-за этого?
Что, он хотел обезопасить себя от потенциальной наследницы?
Перестраховывался, зная любвеобильность отца?
Наследство было, конечно, солидное. О таком наследстве стоило беспокоиться. Целая фабрика денег – такую жалко упустить.
Что же, убивая отца, спокойный, приятный в общении Ларри Стерн, просто не давал ему возможности завещать эту фабрику денег молодой и красивой русской пианистке? А усеивая штат пятью трупами, просто не давал полиции повода заподозрить, что единственная нужная ему жертва – Иэн Стерн? Иначе полиция сразу бы задала единственно нужный вопрос – cui bono? – и вычислила бы Ларри.
В странном смешанном свете луны и прожектора Гурни видел, что Стерн по-прежнему крепко сжимает пистолет, но по его глазам было понятно, что он пытается просчитать свои возможности – исчезающие с каждой секундой. Трудно было разгадать выражение этих глаз. Ужас? Ярость? Свирепая решимость загнанной в угол крысы? Или просто бесчувственный внутренний калькулятор работал на полную мощность, и оттого взгляд казался безумным?
Гурни понял, что прямо у него на глазах работает бессердечная счетная машина. Машина, унесшая… сколько жизней?
Сколько жизней? Этот вопрос заставил Гурни вспомнить про Душителя из Уайт-Маунтин. Его дело встраивалось в ту же схему: чтобы спрятать одну главную жертву убивались другие, ни для чего больше не нужные, а убийца прикидывался маньяком, душащим женщин белым шелковым шарфом. Чем же, подумал Гурни, не угодила Ларри Стерну его девушка? Может быть, забеременела? А может быть, вообще ничего особенного не случилось. Такие люди, как Ларри – Душитель из Уайт-Маунтин, Добрый Пастырь – не нуждаются в серьезном поводе для убийства. Им достаточно, чтобы выгода превышала риски.
Гурни вздрогнул, вспомнив слова проповедника с РАМ-ТВ: “Уничтожить жизнь, развеять ее как дым в воздухе, растоптать, как ошметок грязи, – вот в чем сущность зла!”
Снаружи, за бобровым прудом, на пять секунд включили сирену. Требование сдаться теперь повторили на максимальной громкости.
Гурни повернулся на стуле и выглянул в ближайшее окно. Мощные прожекторы светили на хижину с дальнего конца тропы. Он наконец понял, что и до этого слышал вой сирены. В крайнем эмоциональном напряжении, оглушенный выстрелом, он принял его за музыку. А потом Гурни услышал тот самый звук, который принял за стук огромного барабана. Это был рокот вертолетного винта. Вертолет кружил над хижиной, скользя лучом своего прожектора и по ней, и по болотным травам, и по корягам, торчащим из черной воды.
