– Изумительно, – сказала она. – Значит, теперь он ваш личный шеф-повар?
– Один из моих бонусов.
– Должно быть, вы мастер своего дела, – сказал Гурни.
– Я мастер распознавать, на что люди клюнут. – Гетц на секунду замолк, словно эта мысль озарила его только сейчас. – У меня талант распознавать таланты.
Гурни вежливо кивнул, зачарованный столь беззастенчивым позерством.
Ким хотелось вернуть разговор к “Осиротевшим”.
– Я хотела спросить… может быть, из голосования стало понятно, на что мне обратить внимание в работе?
Гетц пристально посмотрел на нее.
– Делайте то, что делаете. Ваша естественность и невинность нам на руку. Не мудрите слишком. Пока так. В будущем я вижу две возможности: расширять то, что есть, и развивать побочную линию. У “Осиротевших” мощнейший эмоциональный потенциал. Его хватит не только на шесть семей, пострадавших от Доброго Пастыря. Тут напрашиваются передачи о родственниках других убитых. Они напрашиваются сами собой – возможно, мы их и снимем. Но есть еще тот аспект, что убийства не раскрыты. Сейчас у нас все вперемешку. Вы про горе родных, ведь так? Но заодно и про непойманного убийцу, про открытый финал. Я вот что думаю: если “Осиротевшие” выдохнутся, то мы перенаправим заряд. Будем развивать побочную линию – создадим шоу “Лишенные правосудия”. Просто перенесем акцент на несправедливость: убийца не найден. И справедливости все нет.
Гетц откинулся в кресле, наблюдая за реакцией Ким.
Она, похоже, сомневалась.
– Да… можно попробовать… наверное.
Гетц подался вперед.
– Послушайте, я хорошо понимаю, в чем ваша фишка: эмоциональный аспект, боль, страдание, утрата. Нужно просто держать баланс. В первой серии нажимаем на боль утраты. Во второй серии – на то, что убийца не найден. И мне только что пришло в голову кое-что еще. Прям как с неба свалилось, пока я глядел на этого малого.
Он указал на Гурни, и глаза его азартно блеснули под нависшими веками.
– Послушайте. Это пока только мысли вслух, но… не хотите ли вы двое стать командой в новом крутом реалити-шоу и прославиться на всю страну?
Ким заморгала, одновременно воодушевленно и озадаченно.
Гетц продолжал:
– Тут такой замес, такая химия. Такой вкусный контраст двух личностей. Сидит такая девочка, которую волнуют только жертвы, только боль их родных. А рядом ее друг и враг, сыщик со стальным взглядом, который заботится лишь о том, как арестовать убийцу, закрыть дело. Да это же жизнь! Это будит инстинкты!
Глава 9
Немногословный сирота
– Ну и что вы думаете? – спросила Ким и нервно взглянула на Гурни, снова переключив скорость дворников.
Они только что проехали дамбу водохранилища Ашокан и теперь направлялись на юг, к Стоун-Риджу. Было уже начало третьего, а небо оставалось таким же серым, иногда моросило.
Гурни не ответил, и Ким добавила:
– Вид у вас мрачный.
– Пока слушал твоего партнера, вспомнил, как РАМ-ТВ освещало дело Доброго Пастыря. Ты, конечно, не помнишь. Вряд ли ты в тринадцать лет часто смотрела новости.
Она прищурилась, глядя на мокрую дорогу.
– И как они его освещали?
– Нагнетали страх, круглые сутки без выходных. Придумывали стрелку все новые прозвища – Мерседесный Маньяк, Полночный Маньяк, Полночный Убийца, – пока он не разослал свою декларацию, подписавшись Добрым Пастырем. После этого РАМ-ТВ стало именовать его только так. Они взяли в оборот те пассажи в манифесте, где убийца клеймит алчность, и стали нагнетать панику: мол, эти убийства – начало революции, это партизанская война, дело рук социалистов, угроза всей Америке, угроза капитализму. В общем, пороли чушь. Двадцать четыре часа в сутки приглашенные “эксперты” талдычили на разные лады, какие ужасы нас ждут, какие страсти могут случиться, какой заговор за всем этим стоит. А “консультанты по вопросам безопасности” призывали американцев вооружаться – ружье в доме, пистолет в машине, пистолет в кармане. Хватит нянчиться с американофобскими злодеями, хватит “преступных порядков”. Убийства прекратились, а РАМ-ТВ и не думало униматься. Все твердило о классовой войне – мол, она ушла в подполье, но вот-вот разразится снова, еще страшнее, чем прежде. Мусолили эту тему еще года полтора. Стало понятно, какова их миссия: пробудить в зрителях как можно больше агрессии, вызвать как можно больше паники, благодаря этому привлечь аудиторию и получить свой доход. Самое грустное, что это сработало. Передачи РАМ, посвященные делу Доброго Пастыря, в итоге стали образцом вульгарных кабельных новостей: бестолковые споры, раздутые конфликты, отвратительные теории заговора, романтизация насилия, обвинения вместо объяснений. И Руди Гетц, похоже, ставит это себе в заслугу.
Ким крепко сжала руль.
– Вы хотите сказать, что мне не стоит с ним связываться?
– Я не сказал о Гетце ничего, что не было бы ясно из сегодняшней встречи.
– На моем месте вы бы стали с ним работать?
– С твоим умом нетрудно понять, что это бессмысленный вопрос.
– Нет, не бессмысленный. Просто представьте, как бы вы себя вели в такой же ситуации.
– Ты спрашиваешь, как бы я поступил, если бы не был собой – со своим прошлым, своими чувствами, своими мыслями, своей семьей, своей жизнью и предпочтениями. Разве непонятно? Моя жизнь просто не может привести меня на твое место. Это абсурд.
Ким озадаченно поморгала:
– Из-за чего вы так злитесь?
Вопрос застал его врасплох. А ведь и правда: он злился. Ничего не стоило сказать, что бессердечные рептилии вроде Гетца неизбежно вызывают злость, что его злит, когда новостные агентства перестают просто сообщать относительно безобидные факты и начинают цинично провоцировать раскол, когда из жестокого убийства делают реалити-шоу. Но он неплохо себя знал: внешние причины злости зачастую лишь маскировали внутренние.
Когда-то один мудрый человек ему сказал: “Злость – это как буй на поверхности воды”. Когда ты злишься, это лишь верхушка проблемы. Нужно спуститься по цепи до дна и выяснить, с чем связана твоя злость, к чему она крепится.
Он решил спуститься по цепи. И обратился к Ким:
– Зачем я был нужен на этой встрече?
– Я вам уже объясняла.
– Ты имеешь в виду “чуть-чуть за тобой присмотреть”? Просто наблюдать?
– А потом поделиться своим видением, как, на ваш взгляд, я веду дела.
– Я не могу оценить, как ты держалась, пока не пойму, какова твоя цель.
– У меня не было никакой цели.
– Правда?
Она повернулась к нему:
– Вы считаете, я лгунья?
– Следи за дорогой, – голос Гурни прозвучал сурово, отечески.
