– Ясно одно: вы стали рассматривать это дело именно так, как хотел Добрый Пастырь, и поступали соответствующе.
Траут резко встал.
– Лейтенант Баллард, с этого момента дело переходит в федеральное ведение. Весь этот хаос и идиотские теории, которые вы тут поощряете, не оставляют мне выбора. – Он указал на Гурни. – Этот человек здесь по вашему приглашению. Он не занимает никакой официальной должности. Он неоднократно выказывал вопиющее неуважение к нашему бюро. Вполне вероятно, он окажется подозреваемым в деле о поджоге. Кроме того, не исключено, что он имел незаконный доступ к материалам ФБР и БКР. Он был ранен в голову и, вероятно, получил физические и психические травмы, которые могут искажать его восприятие и суждения. Я отказываюсь тратить время и обсуждать что-либо с ним или в его присутствии. Я поговорю с вашим майором Форбсом о пересмотре следственных полномочий.
Дейкер тоже встал. Он явно испытывал удовлетворение.
– Мне жаль, что вы так это восприняли, – спокойно сказала Баллард. – Когда я предлагала изложить противоположные позиции, я хотела увидеть их сильные и слабые стороны. Вы не думаете, что я достигла цели?
– Мы попусту потеряли время.
– Траут прославится, – угрюмо усмехнулся Гурни. Все обернулись к нему. – Он войдет в историю ФБР как единственный специальный агент, который дважды брался за одно дело и дважды умудрился его провалить.
Не было ни прощаний, ни рукопожатий.
Уже через полминуты Гурни и Баллард остались в зале одни.
– Насколько вы уверены? – спросила она. – Насколько вы уверены, что вы правы, а все остальные – нет?
– Процентов на девяносто пять.
И только когда он произнес эти слова, его пронзило страшное сомнение. Быть на девяносто пять процентов уверенным в чем-либо в такой запутанной ситуации – это что-то маниакальное.
Он собирался было спросить Баллард, когда, по ее мнению, следствие перейдет под контроль ФБР, как вдруг в дверях появился Клегг. Глаза его были вытаращены от сознания срочного дела, какое бывает лишь у молодых копов.
Баллард посмотрела на него.
– Да, Энди?
– Новое убийство. Эрик Стоун. Прямо перед входной дверью. Ножом для колки льда в сердце. На губах пластмассовая зебра.
Глава 37
Сам поубивал бы
– Боже! – вздрогнула Мадлен. – Кто его обнаружил?
Она стояла у раковины, держа в руках капающий дуршлаг с лапшой. Гурни сидел на высоком табурете напротив. Он рассказывал о тяжелых моментах, о трудностях и конфликтах этого дня. Такие рассказы никогда не давались ему легко. Он винил в этом гены. Его отец никогда не умел признаваться, что его что-то задело, что он чувствует страх, злость или растерянность. “Слово – серебро, а молчание – золото”, – была его любимая поговорка. Вплоть до старших классов Гурни считал, что это и есть “золотое правило” морали.
И до сих пор его первым побуждением было промолчать о том, что он чувствует. Но в последнее время он стал пытаться противостоять этой привычке. Пережитое ранение сделало его особенно уязвимым к стрессу, но он обнаружил, что как будто становится легче, если поделиться мыслями и чувствами с Мадлен, – вроде напряжение спадает.
Поэтому он сидел на табурете рядом у раковины и, чувствуя неловкость, рассказывал о встречах и злоключениях прошедшего дня – и по мере сил отвечал на вопросы.
– Его нашла покупательница. Стоун зарабатывал на жизнь, выпекая печенье для местных лавочек и мини-отелей. Хозяйка одной из гостиниц пришла забрать свой заказ. Имбирное печенье. Она заметила, что парадная дверь приоткрыта. На стук Стоун не ответил, и тогда она открыла сама. А там он. Прямо как Рут Блум. Лежит на спине в прихожей. И под грудиной воткнут ножик для колки льда.
– Боже, какой ужас! И что она сделала?
– Очевидно, позвонила в полицию.
Мадлен медленно покачала головой, потом поморгала, с удивлением обнаружив, что все еще держит в руках дуршлаг. Откинула дымящуюся лапшу на блюдо.
– Так и закончился твой день в Саспарилье?
– В общем, да.
Мадлен подошла к плите и взяла сковороду, в которой тушила порезанную спаржу с грибами. Она вылила эту смесь в блюдо с лапшой и поставила в раковину пустую сковороду.
– А твой конфликт с этим Траутом – он тебя сильно тревожит?
– Сам не знаю.
– Он, похоже, осёл и лезет, куда не просят.
– Это уж точно.
– Но ты боишься, что этот осел еще и опасен?
– Можно сказать и так.
Она поставила лапшу со спаржей и грибами на стол, достала тарелки и приборы.
– На ужин только это. Если хочешь мяса, в холодильнике есть фрикадельки.
– Все отлично.
– Фрикаделек много, так что если…
– Правда же, все отлично. Замечательно. Кстати, я забыл сказать, что предложил Кайлу и Ким приехать к нам на пару дней.
– Когда?
– Сейчас. Сегодня вечером.
– Я имела в виду, когда ты это предложил?
– Я позвонил им по дороге из Саспарильи. Раз они получили это письмо по почте, значит, отправитель знает, где живет Кайл. Я подумал, что будет безопаснее…
Мадлен нахмурилась.
– “Отправитель” знает и где живем мы.
– Просто… кажется, лучше чтобы они были здесь. Вместе мы, вроде как… сила?
Несколько минут они ели молча.
Потом Мадлен отложила вилку и слегка отодвинула от себя тарелку.
Гурни поглядел на нее.
– Что-то не так?
– “Что-то не так?” – Она недоверчиво посмотрела на него. – Ты всерьез это спрашиваешь?
– Нет, я просто… Господи, сам не знаю, что я имел в виду.
– Кажется, ад разверзся, – сказала она. – Почти буквально.
– С этим не поспоришь.
– Так какой у тебя план?
Она задавала ему тот же вопрос, когда у них сожгли амбар. Сейчас этот вопрос встревожил его больше, потому что ситуация стремительно ухудшилась. Люди умирали, пронзенные в сердце ножом для льда. ФБР, казалось, было озабочено скорее тем, чтобы его очернить и запугать, чтобы обезопасить себя, а не выяснить правду. Холденфилд тоже его подставила: подбросила Трауту боеприпасов про “ранение в голову” и “психические травмы”. Баллард пока почти союзник, но Гурни знал, как недолговечен такой союз – она может решить, что в ее интересах мир с Траутом…
Но это не все. За всеми этими чудовищными подробностями и конкретными угрозами чувствовалось все более быстрое приближение зла, безликого рока, нависшего над ним, над Ким, над Кайлом, над Мадлен. Дьявол, которого ему в подвале велели не будить, проснулся и бродил по земле. А единственный “план”, который был у Гурни, – продолжать всматриваться в кусочки пазла, пытаясь сложить ускользающую картину, продолжать попытки развалить фэбээровский карточный домик, пока не развалится сам или пока защитники домика не согласятся его снести.
