– Пожаловался? Ну если пришить тяжкое преступление и отдать на растерзание уголовному суду – это пожаловаться, то да, пожаловался.
– Трауту не дает покоя мой амбар?
– Официально это дело ведет отделение БКР по поджогам, но ФБР им очень интересуется. Предлагает всяческую помощь в расследовании твоих финансовых обстоятельств: вдруг ты в затруднительном положении и тебе кстати пришлись бы страховые деньги? Мало ли – проигрался, или проблемы с кредитом, или со здоровьем, или что в личной жизни.
– Подонок, – отозвался Гурни, большими шагами ходя вокруг стола.
– А хрен ли ты думал? Угрожаешь спустить с него штаны на людях, а он, думаешь, ноль реакции?
– Меня поразила не его реакция. А то, как мало остается времени.
– Раз уж зашла речь, то скоро ты уже обнаружишь свою сокровенную истину или так и будешь всех троллить?
– Ты так говоришь, как будто я ищу в этом деле того, чего там нет.
– Нет, не говорю. Просто спрашиваю, приблизился ли ты к разгадке, какой бы она ни была.
– Это я пойму, только когда узнаю разгадку. Кстати, а что ты знаешь о душителе из Уайт-Маунтин?
Хардвик немного помолчал.
– Это старая история, да? Пятнадцать лет назад? В Нью-Гэмпшире?
– Скорее даже двадцать лет назад. В Хановере и окрестностях.
– Ага. Что-то припоминаю. Пять или шесть женщин задушены шелковым шарфом за небольшой промежуток времени. А зачем тебе это?
– Одна из жертв душителя была девушкой сына одной из жертв Доброго Пастыря. Училась на выпускном курсе в Дартмуте. И так получилось, что сын другой жертвы Доброго Пастыря тогда учился на первом курсе.
– Э… Девушка… сына… жертвы… старшекурсница… первокурсник?.. О ком мы говорим-то?
– Старшекурсницу из Дартмута, по совпадению девушку Ларри Стерна, задушил маньяк, а Джими Брюстер учился в это время там же на первом курсе.
Снова повисло молчание. Гурни почти уже видел, как мигает калькулятор в голове Хардвика. Наконец Хардвик откашлялся.
– То есть ты предлагаешь мне увидеть в этом смысл? Какой на хрен смысл? Есть две семьи на северо-востоке, в каждой в двухтысячном году кого-то застрелил Пастырь. И так получилось, что за десять лет до того, в девяностом году, сын одного из убитых учился в одном из университетов Лиги плюща, когда девушку сына другого убитого задушил маньяк. Я согласен, тут есть что-то странное, но, по-моему, совпадения часто кажутся странными. Я не вижу тут никакого смысла. Ты что, думаешь, что Джими Брюстер и был душителем из Уайт-Маунтин?
– У меня нет причин так думать. Но просто на всякий случай: не мог бы ты проверить базы Информационной службы, если они еще доступны, и раскопать основные факты?
– Какого рода?
– Прежде всего modus operandi, профили жертв, какие-то зацепки, все, что каким-то образом связано с Брюстером.
– Например?
– Ну для начала нас интересует следователь, который вел дело, и возникало ли в расследовании хоть раз имя Брюстера.
Вновь повисло молчание – на этот раз самое долгое.
– Ты меня слышишь, Джек?
– Слышу. И думаю, какой геморрой эти твои маленькие просьбы.
– Я знаю.
– Ты вообще видишь свет в конце тоннеля?
– Я уже сказал, у меня очень мало времени. Так что конец тоннеля я вижу. Вопрос, что там в конце. У меня есть, наверное, еще день.
– Чтобы что?
– Чтобы все распутать. Или это дело меня окончательно раздавит.
Хардвик опять замолчал, но уже не так надолго. Потом чихнул и высморкался.
– Дело Доброго Пастыря не раскрыли за десять лет. Ты собираешься раскрыть его за сутки?
– Думаю, у меня нет выбора. Кстати, Джими Брюстер сказал Ким, что в деле Доброго Пастыря у него алиби. Ты случайно не помнишь какое?
Хардвик снова высморкался.
– Такое не забудешь. Когда убили Брюстера, нашему отделению в последний раз пришлось доставлять оповещение о смерти. Доктора застрелили в Массачусетсе, но сын его жил здесь, поэтому мы и занялись оповещением, а потом пришло ФБР и взяло расследование в свои руки.
– И что там трудно забыть?
– Что алиби Джими было больше похоже на мотив, по крайней мере в случае с его отцом. Джими тогда сидел под арестом, его взяли с ЛСД, а выйти под залог он не мог – отец отказался ему помогать, пусть, мол, посидит пару недель. В итоге залог внесла бывшая девушка Джими, и он вышел из тюрьмы – пылая от ярости – где-то за три часа до убийства отца.
– Он проходил подозреваемым?
– По-настоящему нет. Медэкспертиза показала, что доктора Брюстера убили в точности так же, как остальных. А Джими не мог скопировать детали убийства, потому что на тот момент они еще не были обнародованы.
– Значит, Джими сбрасываем со счетов.
– Похоже, что да. Даже жаль. Он так подходит под твое описание из списка.
– Под какое?
– Ты там спрашиваешь, все ли жертвы Доброго Пастыря были одинаково важны. Так вот, если бы Джими мог убить их всех, то по-настоящему важен для него был бы только отец, другие люди попали бы под горячую руку – они ездили на таких же машинах, как его отец, что делало их для его извращенного ума столь же презренными, столь же достойными расправы. Жертвы-двойники. Виновные в том, что ассоциируются с отцом. – Он замолчал. – Да ну на хрен. Что это я. Очередное психоблудие.
Глава 39
Кровь и тени
Мадлен вернулась с собрания в клинике выжатая как лимон, возмущенная и вся в своих мыслях. Обронив пару замечаний о том, какое зло бюрократия, она направилась в спальню с “Войной и миром” под мышкой.
Вскоре Ким сказала, что хочет как следует отдохнуть перед встречей с Руди Гетцем, откланялась и тоже пошла к себе.
Следом за ней ушел и Кайл.
Когда Гурни услышал, как Мадлен выключает ночник, он закрыл заслонку печи, проверил, заперты ли окна и двери, вымыл несколько стаканов, которые нашел в раковине, и, поняв, что зевает, тоже решил ложиться.
Но он был так измотан и перевозбужден, что сон никак не шел. Гурни добился лишь того, что в голове стали кружиться бесчисленные детали дела Доброго Пастыря, вне всякой связи с реальностью.
Ноги у него мерзли и одновременно потели. Гурни хотел было надеть теплые носки, но так и не заставил себя вылезти из кровати. Он понуро глядел в большое незанавешенное окно спальни и вдруг заметил, что в серебряном свете луны пастбище фосфорисцирует, как дохлая рыба.
Не в силах прогнать беспокойство, он встал и оделся. Затем вышел из спальни и уселся в кресле у печки. Печка, по крайней мере, грела, и это было приятно. На решетке тлели красные угольки. Сидя он как будто лучше структурировал мысли: в таком положении лучше думалось.
