Джейсон с ребенком прибыли в Лондон уже глубокой ночью, где по причине огромной пробки, устроенной водителями омнибусов, требовавшими, чтобы в их рыдванах установили систему обогрева, им едва хватило времени, чтобы доехать от Юстонского вокзала до Кингс-Кросса.
Там сели на поезд до Халла
[30] (Восточный Йоркшир), откуда им предстояло добираться до Чиппенхэма.
В городке Чиппенхэм, в самом конце Мельничной дороги, находился принадлежавший Джейсону Фланнери большой коричневый кирпичный дом, давно утративший первоначальный цвет и словно вылинявший, унаследованный им от родителей.
Главное здание усадьбы Пробити-Холл, в которой многие усматривали величественные останки укрепления конца семнадцатого века, состояло из ре-де-шоссе
[31] с примыкавшей к нему с одной стороны теплицей, где Джейсон устроил фотоателье, и двух верхних этажей — каждый на четыре окна с белыми рамами — и крыши с пологими скатами, где вздымались ввысь две трубы.
Сразу за домом начинались земельные угодья поместья площадью около четырех гектаров, включавшие старинные конюшни, луг, пересекаемый речкой Уэлланд, и небольшую летнюю постройку, окруженную садом, после смерти Флоранс пришедшим в упадок.
— Знаю, тебе здесь не понравится, — произнес Джейсон, открывая дверь и подталкивая Эмили в плечи, чтобы заставить ее войти в дом. — Кому из детей такое может понравиться? Я вырос здесь с ощущением, что меня зашили в холщовый мешок, куда сажают щенков, прежде чем утопить их в реке. Этим занимался отец, он обслуживал всю деревню. Может, потому, что река протекала по нашим землям. Просто помогал людям. Тем, кому это требовалось, разумеется.
Эмили смотрела на него открыв рот и ничегошеньки не понимая. И наверное, это было к лучшему: знай девочка английский, она бы, чего доброго, решила, что он собирается утопить ее в Уэлланде, как щенка.
До настоящего момента Джейсон не просто уважал ее молчание, он делал то же самое. Во время путешествия они были на равных — ни он, ни она не знали, что их ждет в самом ближайшем будущем, где все зависело от исправности гребного винта или колес. Но теперь, когда он привез ее к себе домой, он становился важной частью ее судьбы — активно действующей ее частью.
— Тебе, наверное, интересно, почему ты здесь оказалась? Да я и сам толком не знаю, зачем взял тебя с собой. Мне придется как-то объяснять соседям твое присутствие у меня дома. Племянница Флоранс? Неплохая идея. Но что делать с тем, что племянница не говорит, а бормочет что-то неудобоваримое, это-то как им объяснить? Неужели это действительно слова, которыми хотят что-то сказать? Скорее просто звуки и шум. Иногда, когда я тебя слушаю, мне кажется, что это все что угодно, только не человеческая речь; знаешь, на что она похожа? Это словно речка, перекатывающая камешки, кругленькие такие, слегка мохнатые от водорослей. Иногда ты говоришь во сне, я даже пробовал записывать…
Порывшись в одном из карманов, он вытащил лист бумаги, испещренный его наклонным почерком с длинными «хвостиками»:
— Baw ha
[32], что такое Baw ha? У меня был когда-то кот по кличке Львиное Сердце, он издавал в точности такой звук, когда его должно было вырвать: baw ha, baw ha — и крутился на месте. Может быть, Эмили, во сне ты была котом, которого тошнит? А что значит namayah’u he?
[33] Мне напоминает завывающий в трубе ветер. Или вот еще: sukawakha tona wichaluha he?
[34] Что это ты скривилась? Плохо произнес?
Следующие несколько дней Джейсон занимался тем, что, усадив девочку на широкий подоконник эркерного окна гостиной и задвинув занавеску так, чтобы снаружи не было видно ее лица, показывал ей соседей обоего пола, проходивших по улице.
— Смотри, это Тредуэлл, наш констебль. Хорошенько запомни, он важная птица. От него у нас могут быть неприятности. И мы с тобой не скажем ему, откуда ты на самом деле приехала. Впрочем, мы никому не скажем — а зачем? Кто здесь, в Чиппенхэме, когда-либо слышал о сиу? Если Тредуэлл спросит, я ему скажу, что ты — дочка ирландцев-эмигрантов, что твои родители остались в Америке, где я тебя и нашел, ты бродяжничала в Нью-Йорке, у тебя был лишь один ботинок на левой ноге, а правая нога от хождения по снегу и грязи превратилось в нечто отвратительное, наподобие медвежьей лапы.
Думаешь, наверное: а получится ли из тебя ирландка? Держу пари, получится, ты очень похожа на дочку бедняги Бриджит О’Донелл, из которой «Иллюстрированные лондонские новости» сделали символ «картофельного кризиса» в Ирландии: те же темные, слишком длинные, спутанные волосы, высокий лоб, впалые щеки, мрачный взгляд, костлявые ноги.
Вот тот, похожий на хорька, в фуражке и ботинках, — Сприггс. А мужчина с уверенной походкой рядом с ним — не кто иной, как Джон Чемберлен, владелец почты на Церковной улице, еще он торгует молоком, бакалеей и модными товарами. Ну а захочешь купить лакомство — ступай к миссис Райсон на Корби-роуд, у нее муж булочник, так что заодно принесешь хлеба, да и мне не придется выходить.
Женщина в черном, что сейчас прошла, — Сара Энн Краксфорд, мать маленького Томаса, которого убили прямо на улице, когда он спокойно играл возле дома, это случилось в мае, двадцать два года назад. Убийцу Томаса не вздернули на виселице, он преспокойно окончил свои дни в сумасшедшем доме. С тех пор ничего значимого в Чиппенхэме не происходило. Не считая свадеб, их с каждым годом все больше и больше. Что просто великолепно для фотографа, не так ли? Конечно, умирают люди тоже, правда, чаще естественной смертью. Но семьи покойников, если можно так выразиться, редко прибегают к моим услугам. Разве не странно? Запечатлеть в последний раз лицо близкого человека, его похороны, — неужели эти важные события в истории каждой семьи недостойны того, чтобы их увековечили?
Эмили не сводила с него глаз, наблюдая за малейшим движением его губ, как она наблюдала за колышущейся травой на Великих равнинах, поджидая, что сейчас оттуда выпрыгнет зверек, которого можно будет съесть; точно так же она ждала, что с губ Джейсона вот-вот слетит слово, которое она будет способна понять.
А Джейсон неустанно говорил с ней, ибо не видел другого способа обучить ее языку. И в результате за это время, задолго до дня, когда Эмили смогла пролепетать первые слова по-английски, он рассказал ей о себе намного больше того, в чем смог признаться Флоранс за восемь лет брака — именно признаться, поскольку в откровениях Джейсона далеко не все делало ему честь.
Как-то вечером, когда Джейсон и Эмили сидели на подоконнике, они увидели, как мимо их дома прошел Джон Чемберлен. Заметив в окне свет, он остановился и стукнул в форточку.
— Продавец писем, молока, платьев и сладостей, — четко выговорила Эмили.
