— Вундед-Ни? — спросила Эмили. — Что за странное название! — Она рассмеялась. — Я не видела его в моем путеводителе по Англии. А ведь наверняка это очень милое местечко.
Говоря эти слова, Эмили изобразила одну из сюсюкающих «маленьких дамочек», какими они становились, когда смаковали свой бокальчик шерри. «Куда это вы ездили сегодня на велосипеде, дорогая? Как вы сказали — «Вундед-Ни»? Необычное название, почти такое же романтичное и будоражащее воображение, как «Грозовой перевал».
— Не стоило бы тебе смеяться, — сказал Джейсон. — Впрочем, увидишь сама. Занесенные пургой мертвецы, застывшие в причудливых позах или скрюченные, свернувшиеся в клубок, — при взгляде с высоты, какими, например, их мог бы видеть орел, они, вероятно, напоминали бы экскременты огромного, чудовищного зверя, оставленные им на снегу. Одно из этих тел принадлежало твоей матери. Какое именно, я не знаю. Но достоверно известно, что она умерла в Вундед-Ни, а значит, я ее сфотографировал. Ведь я снял каждого погибшего, всех без исключения. Меня американские офицеры вынудили это сделать: дескать, это необходимо им для архивов, чтобы администрация могла поскорее прикрыть дело. Работал я как на конвейере: подходил к трупу, устанавливал на снег, как можно ровнее, треногу, вставлял в камеру фотопластинку, забирался под черную накидку, нажимал грушу затвора. Раскрывалась диафрагма, и я принимался отсчитывать секунды: …шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, стоп! Конец экспозиции. Потом надевал крышку на объектив, чтобы свет больше не проходил, извлекал камеру из снежной оболочки, пристраивал ее на плече и шел к следующему трупу, который еще не так просто было разглядеть из-за инея, скрывавшего от глаз его контуры, — легко было его спутать с веткой дерева или скалистым выступом, но я сразу понимал, что это мертвец, по распространявшейся от него коричневой, а то и уже почерневшей застывшей лужице. Вот там, среди них, тебя и нашли, Эмили. Подобрала тебя пожилая женщина по имени Шумани.
Она не сводила с него глаз, потрясенная.
— Ты же всегда говорил, что я родилась в церкви, прямо под рождественским плакатом…
— Да, в агентстве Пайн-Ридж, в епископальной церкви Святого Креста, как раз под рождественским лозунгом «Мир на Земле для людей доброй воли», учительница Элейн Гудейл, довольно хорошенькая, мне тогда так показалось, хотя я видел ее мельком: в памяти остались кошачья мордочка и серые глаза — чистый рефлекс фотографа; именно там эта девушка передала мне тебя на руки, значит, там ты и родилась для меня. Но и до этого был крохотный кусочек твоей жизни, и ручей Вундед-Ни был ее частью.
— Я хочу видеть эти фотографии.
— Завтра утром. Рассвет — идеальное время. Нет лучшего освещения, чтобы вызвать из небытия такие жестокие, неслыханно откровенные, в некотором роде безнравственные образы, порожденные мраком.
8
На следующий день зарядил дождь. Порывистому ветру никак не удавалось разогнать однообразную серость низко нависшего неба.
Проснулась Эмили довольно поздно. Пошарив рукой слева от себя, она поняла, что Джейсон встал раньше. Он уже приготовил завтрак и разложил на большом столе черешневого дерева фотографии, снятые в Вундед-Ни. Застывшие фигуры убитых лакота перемежались с сосисками, завитками ветчины и апельсиновым мармеладом. Снег Дакоты сливался с йоркширскими молоком и сливками.
— Сначала посмотри, — сказал Джейсон, — поешь потом.
Она обошла стол, поневоле поднеся палец к губам, чтобы сдержать тошноту, которая в ней уже поднималась. Рот наполнился горькой слюной. Муж был прав, завтракать можно было лишь после того, как она посмотрит фотографии.
— А я? — спросила она. — Есть ли на снимках я?
— Тебя на них нет. Когда я их делал, тебя в снегу уже не было. Оставались лишь мертвецы. К этому времени Шумани тебя уже вытащила и отнесла в церковь.
Эмили продолжала разглядывать фотографии. Прав был Эшвел, что не захотел их публиковать: такого рода снимки продаваться не будут. Все это — или подобное — народ видел во время войны. Люди сыты ужасами по горло. Если что им теперь и требуется, то только феи.
— Мне хотелось бы показать пальцем на кого-нибудь здесь и сказать: «Вот он был твоим отцом, а она — твоей матерью».
— Ладно, не стоит об этом. Расскажи мне лучше о новой «маленькой дамочке».
— Черт побери, как ты узнала?..
Она села, улыбнулась и принялась намазывать маслом тост.
— Греческую декорацию ты, несомненно, приобрел, думая о ком-то.
Звали ее Гризельда Деринг, и, как Эмили и предположила накануне, она была трагической актрисой. Но могла ли предположить Эмили, что мисс Деринг окажется слепой? Недуг не помешал ей продолжать играть еще долго, и не только роли слепых; однако если она прекрасно чувствовала себя на сцене и в пределах театра, то всякий раз, когда ей приходилось сталкиваться с внешним миром, и особенно пользоваться городским транспортом, ее охватывала безумная паника.
— Она абсолютно не способна ехать одна в поезде, — сказал Джейсон. — Боюсь, как бы тебе не пришлось отправиться за ней в Лондон, чтобы привезти ее сюда. Мне самому никак нельзя удаляться от Чиппенхэма, пока не похоронят старину Нельсона Брука: я должен сфотографировать его на смертном одре, приготовить речь, которую миссис Брук просила меня произнести на его могиле, и главное, я должен помочь бедной женщине отыскать завещание, написанное ее мужем и которое неизвестно куда он спрятал; я-то знаю, что оно существует, поскольку сам помогал ему его составлять. Ты не будешь в обиде, что я навязываю тебе это паломничество?
— Напротив, Джейсон, я очень рада.
Эмили не бывала в Лондоне с тех пор, как они с Джейсоном пересекли город вечером того дня, когда приехали в Англию, пройдя пешком от одного вокзала, куда их привез ливерпульский поезд, до другого, откуда отправлялся поезд до Халла.
Стараясь не смотреть на фотографии и взяв их кончиками пальцев, словно речь шла о чем-то отвратительном (а в определенном смысле так оно и было), Эмили собрала их и положила в большой конверт «Истмен Кодак».
— Я ничего не помню — неужели я все это видела своими глазами?
— Не знаю, Эмили. Если не помнишь, возможно, ты ничего и не видела. Или видела, но еще не могла понять. Я очень сожалею, лучше бы я их тебе не показывал.
— И правда, — согласилась она. — Было бы лучше.
Она развернула план Лондона на месте, освободившемся от фотографий. Кончиком ножа, до сих пор вымазанного мармеладом, Джейсон показал ей, как добраться самым коротким путем от вокзала до квартала Ковент-Гарден, где Гризельда Деринг снимала крохотную комнатку в пансионе миссис Литлкотт, тоже бывшей актрисы.
Прилежно записав все, о чем говорил Джейсон, между тем Эмили решила, что, оказавшись в Лондоне, будет следовать собственному маршруту, который позволит ей заглянуть по дороге в несколько книжных магазинов, где она рассчитывала отыскать нужный экземпляр «Подарочного альбома принцессы Мэри».
