Такие истории утверждают, что женщина, чтобы стать совершенной, должна сформировать взаимоотношение с маскулинным сознанием и противостоять ужасному миру (который иногда проявляет себя изначально в форме слишком явно присутствующей матери). Настоящий мужчина может ей помочь в этом до определенной степени, но для всех заинтересованных лиц лучше, чтобы никто не был слишком зависимым.
Однажды, когда я был ребенком, я играл на улице в софтбол с друзьями. Команды были смешанными — мальчики и девочки. Мы были достаточно большими, чтобы мальчики и девочки начали проявлять друг к другу доселе незнакомый интерес. Статус становился для нас все более актуальным и важным. Мой друг Джейк и я были готовы разорвать друг друга на куски и толкались возле зоны питчера, когда мимо нас проходила мама. Она была на порядочной дистанции от нас, примерно в тридцати ярдах, но по языку ее тела я немедленно понял, что она знает, что происходит.
Конечно, и другие дети ее тоже видели. Она шла как раз мимо нас. Я знал, что это ее ранит. Часть ее была обеспокоена тем, что я приду домой с разбитым носом и подбитым глазом. Ей было бы нетрудно крикнуть: «Эй, дети, прекратите!» или даже подойти и вмешаться. Но она этого не сделала. Через несколько лет, когда у меня были подростковые проблемы с папой, мама сказала: «Если бы дома было слишком хорошо, ты бы никогда отсюда не уехал». Моя мама — человек с нежным сердцем. Она склонна к эмпатии, взаимодействию, согласию. Иногда она позволяет людям собой помыкать. Когда она вернулась к работе, после того как сидела с маленькими детьми, для нее было настоящим испытанием противостоять мужчинам. Иногда это вызывало у нее обиду, и она сама это чувствует, иногда это была обида на моего отца, который весьма склонен делать, что хочет и когда хочет. Несмотря на все это, она не эдипова мать. Она способствовала независимости своих детей, хотя это зачастую давалось ей тяжело. Она поступала правильно, хотя это привело ее к эмоциональным страданиям.
Хватит вилять, будь жестче!
Одно лето в юности я провел в прерии центрального Саскачевана, работая в железнодорожной бригаде. Примерно в течение первых двух недель после найма каждого нового мужчину в этой сугубо мужской группе проверяли другие, более опытные мужчины. Среди рабочих было много северных индейцев кри. Это были по большей части тихие, покладистые парни — до тех пор, пока не выпьют слишком много и не проявят груз накопившихся обид. Как и большинство их родственников, они то садились в тюрьму, то выходили на волю. Они не испытывали особого стыда, считая это просто еще одной составляющей системы белых мужчин. К тому же зимой в тюрьме тепло, питание регулярное и обильное.
Как-то раз я одолжил одному кри пятьдесят баксов. Вместо того чтобы вернуть деньги, он предложил мне пару подставок для книг, вырезанных из настоящих рельс, проложенных в западной Канаде. Эти подставки все еще хранятся у меня. Это было лучше, чем пятьдесят баксов.
Когда в бригаде появлялся новенький, другие рабочие неизбежно придумывали ему оскорбительное прозвище. Меня, когда я стал членом команды, прозвали Хауди-Дуди*, и мне до сих пор немного стыдно в этом признаваться.
Когда я спросил автора этого прозвища, почему он его выбрал, тот выдал остроумный и абсурдный ответ: «Потому что ты на него совершенно не похож». Рабочие часто бывают невероятно забавными — в едкой, кусачей, оскорбительной манере (как мы уже говорили в Правиле 10). Они вечно изводят друг друга, отчасти для развлечения, отчасти чтобы набрать очков в вечной битве за доминирование, а еще отчасти чтобы посмотреть, что сделает другой парень, если подвергнуть его социальному давлению. Отчасти это оценка характера, отчасти проявление товарищества. Если все идет складно (когда каждый отдает столько же, сколько получает, и может отдавать и принимать), это во многом помогает мужчинам, которые зарабатывают на жизнь. Это помогает им терпеть и даже наслаждаться прокладыванием труб, работой на нефтяных вышках, рубкой леса, работой на ресторанных кухнях и всей остальной жаркой, грязной, физически трудной и опасной работой, которая все еще почти полностью выполняется мужчинами.
Довольно скоро после того, как я начал работать в железнодорожной бригаде, мое прозвище изменили на Хауди — большой прогресс: у этого имени была хорошая западная коннотация, и оно уже не было столь очевидно связано с тупой куклой. Следующему новичку не так повезло. Он носил с собой прихотливую посудину для ланча, и это было ошибкой, потому что по негласному соглашению приемлемым непретенциозным вариантом пищевой тары считались кульки из коричневой бумаги. Его же посудина — ланчбокс — выглядела слишком симпатичной и слишком новой, словно мама ее купила и упаковала туда обед. Так его и прозвали — Ланчбокс. С юмором у этого парня было не очень. Он на все
В честь куклы-марионетки из детской передачи — Примеч. пер. жаловался, ко всему относился плохо. Во всем у него были виноваты другие. Он был обидчив и мирился нелегко. Ланчбокс не мог ни принять свое прозвище, ни приноровиться к работе. Он выработал привычку реагировать со снисходительным раздражением, когда к нему обращались, и на работу реагировал так же. С ним не было весело, он не мог пошутить, а это для рабочего в бригаде фатально. После трех дней Ланчбокс, со своим дурным юмором и натужным превосходством, начал испытывать давление, которое простиралось далеко за пределы его имени. Он с ворчанием работал на линии, окруженный примерно семьюдесятью мужчинами, рассредоточенными на расстоянии в пятьсот метров. Вдруг откуда ни возьмись по воздуху летит камушек и приземляется аккурат ему на каску. Прямой удар порождает стук — к глубокому удовлетворению тихонько наблюдающих. Даже это не улучшило его чувство юмора. И камушки стали крупнее. Ланчбокс погружался в очередное действие и забывал проявлять бдительность. Вдруг — бам! — хорошо нацеленный камень застает его врасплох, вызывая взрыв раздражения и бесполезной ярости. Тихое веселье по цепочке передается вдоль железнодорожной линии. После нескольких таких дней, не став мудрее, но заработав несколько синяков, Ланчбокс исчез.
Работая вместе, мужчины применяют друг к другу определенный кодекс поведения. Делай свою работу. Тяни свой вес. Не спи и будь внимателен. Не скули и не будь обидчивым. Будь готов постоять за друзей. Не трусь и не стучи. Не будь рабом тупых правил. Не будь, согласно бессмертному выражению Арнольда Шварценеггера, девчачьим мужиком. Не будь зависимым — вообще, никогда. Давление является частью процесса принятия в рабочей бригаде, проверкой: какой ты — твердый, занимательный, компетентный, надежный? Если нет — уходи. Все просто. Мы не должны тебя жалеть. Мы не хотим мириться с твоим нарциссизмом и мы не хотим делать твою работу.
Несколько десятков лет назад была такая известная реклама в виде комикса, выпущенная бодибилдером Чарльзом Атласом. Она называлась «Оскорбление сделало Мака мужчиной», и ее можно было найти почти в каждой книге комиксов, большинство читателей которых были мальчишки. Главный герой, Мак, сидит на пляжном одеяле с привлекательной молодой женщиной. Мимо пробегает хулиган и бросает песок в лицо обоим. Мак протестует. Хулиган, а это мужчина гораздо крупнее него, хватает Мака за руку и говорит: «Слушай, ты. Я бы разбил тебе лицо... Да только ты такой тощий, что сдуешься и взорвешься». Мак говорит девушке: «Большой хулиган! Когда-нибудь я ему отомщу». Она принимает провокационную позу и отвечает: «О, не беспокойся, малыш». Мак возвращается домой, видит, в какой он жалкой физической форме, и покупает программу Атласа. Вскоре у него уже новое тело. В следующий раз, когда он идет на пляж, он бьет хулигана в нос. Девушка, которая им теперь восхищается, виснет у него на плече и говорит: «О, Мак! Все-таки ты настоящий мужчина!»
