Я вечером дома. Секс если ему — пожалуйста. Иногда приготовлю что-нибудь вкусненькое, бывает. Хожу с ним повсюду. И вот он говорит:
— У меня есть другая женщина. Говорю тебе честно. И ушел.
А я одна теперь, представляете?
И вот я думаю: как бы вернуть его, а? Такой вопрос. Есть же наверняка какой-нибудь способ, а?
Попробовала приворожить его, к гадалке ходила — не сработало. Ерунда это все. Надо как-то по-умному. А как, я не знаю. Может быть, вы посоветуете?
* * *
…Родители, наверное, меня любили: почти не били, кормили, одевали, ругали для порядка, но не очень сильно.
Любили, в общем. Только я им был совсем не интересен. Они вообще со мной не разговаривали: то ли времени у них не находилось, то ли желания, то ли просто не видели необходимости разговаривать с мелюзгой.
В тот день, когда я стал мужчиной и вышел на улицу, переполненный ощущением, что я теперь такой же, как все, настоящий взрослый, — как же мне хотелось рассказать об этом маме или отцу!
И не то чтобы я боялся, что меня будут ругать или не поймут. Этого как раз я не опасался. Просто я знал, что родителям на все это абсолютно наплевать и мне потребуется куча времени и сил только для того, чтобы заставить их на мне сосредоточиться.
Поэтому я рос с ощущением, что я а) плох и б) в связи с этим абсолютно никому не интересен.
У человека, который растет с таким ощущением самого себя, есть два пути: либо становиться все хуже и хуже, либо все-таки стараться выглядеть лучше.
И это не то чтобы выбор человека — это скорее выбор Бога: одних он склоняет к первому пути, других — ко второму.
Я всегда боялся, что все поймут, какой я плохой, и изо всех сил старался выглядеть лучше. И к женщинам относился с тем же страхом. Можно даже сказать, что этот страх меня вел.
Всю жизнь я панически боялся, что они решат, будто я знакомлюсь с ними только ради секса. Поэтому я всегда долго выгуливал их, вел какие-то бесконечные разговоры, обнимал, целовал, даже трогал за выступающие части тела.
Но — и все. Дальше — ни-ни.
«Я — хороший, я — духовный, — как бы намекал я. — Вы мне интересны как личность. Как человек, а не как источник наслаждения».
Почему-то я считал, что такой подход к женщинам меня возвышает, то есть делает лучше.
Некоторые из них начинали комплексовать. Некоторые думали, что у меня проблемы с потенцией, другие — что с ориентацией.
Никому на свете, даже самому себе, я бы не признался, что всю эту философию идиотскую я придумал только потому, что в моей жизни была Инна.
Сейчас, когда перевалило за полтинник, — чего уж врать? Из-за нее эту идиотскую философию, страхом продиктованную, я придумал. Из-за нее только.
Всю жизнь я тратил на то, чтобы позабыть урок, который мне преподала Инна.
Я пытался сделать вид, что уроки, которые они преподают нам, можно забыть. Ерунда! Нельзя их позабыть. Невозможно.
Вот ведь какая штука: каждая следующая женщина отвечает за всех тех, кто был до нее. Она их и знать-то не знает, видеть не видела, но отвечает за них, за все, что они сделали.
Уж коли ты расстаешься с женщиной, значит, роман был неудачный, даже если до расставания вы жили в стране Эльдорадо. А если роман был неудачный, то он обязательно породил какой-нибудь страх, и в следующие отношения ты вступаешь с этим страхом. И чем больше отношений, тем больше страхов живет в тебе. Сегодня я облеплен ими до такой степени, что надежде трудно сквозь них прорваться.
Некоторые — редкие страхи — исчезают, стертые новыми отношениями. А иные идут с тобой через всю жизнь, заставляя придумывать всякие жизненные философии. Потому что придумать философию — это вроде как круто, а жить со страхом — вроде как нет.
Инна была мало того что красива, так еще и актриса. Она только что снялась в детском, но очень популярном фильме. Она была звезда, хотя тогда и не было такого слова.
Я познакомился с ней случайно в какой-то компании. Не влюбиться в нее было невозможно.
Мне было двадцать с чем-то лет. Я понимал, что на конкурсе ненужных и никчемных людей я был бы членом жюри, настолько я не нужен и никчемен.
Но у Инны были длинные ноги, большая грудь и глаза с поволокой.
Я взял у знакомых ее телефон и позвонил. Прямо на следующий день после встречи. У меня хватило смелости сделать это быстро, потому что в противном — очень противном — случае я бы долго решался и сходил с ума.
Инна меня узнала. И обрадовалась. Или сделала вид, что обрадовалась. Мы говорили долго.
Мы вообще говорили по телефону много. У нас был телефонный роман.
Говорили, говорили, говорили… Потом встретились. Пошли гулять.
Инна была старше меня лет на восемь, но это не имело никакого значения. Ее узнавали на улице, и это сильно поднимало меня в собственных глазах.
Мы ходили. Сидели на скамеечке. И опять ходили. И снова сидели и разговаривали.
Потом Инна сказала, что надо ловить такси, потому что она живет далеко, а на метро ехать неохота.
Я резко развернул ее и поцеловал.
Она ответила.
Потом мы долго ловили такси, периодически целуясь.
Я все время думал: надо ли мне садиться с ней в машину или это будет неприлично?
Такси не ловилось. Поцелуи становились все более страстными.
Мне было двадцать с небольшим. Я еще не очень понимал, в чем разница между мужчиной, который домогается женщины, и тем, кто страстно полюбил.
Я не знал, что делать.
Во время одного поцелуя Инна схватила меня и сказала:
— Ого какой! Да у тебя все в порядке!
Я очень хотел быть взрослым и настоящим. И я совершенно не понимал, что для этого надо делать.
Но тут подошло такси.
Инна поцеловала меня, бросила:
— До встречи!
Села на переднее сиденье и умчалась.
Я понял, что надо немедленно ехать с ней. В первую очередь потому, что я ужасно ревную ее к таксисту — немолодому человеку, у которого наверняка нет такой рефлексии, как у меня…
Мне почему-то казалось, что я распалил Инну, и она сейчас с таксистом…
Деньги на такси были. Но последние. Я собирался заказать на них такси завтра, чтобы добраться до аэропорта и лететь в Турцию.
Я был челноком.
Я придумал, что не еду потому, что жалко денег, и вообще — завтра лететь, надо выспаться.
На самом деле я просто не решился.
Я поехал домой на метро.
Звонок телефона я услышал, еще открывая дверь.
