Влетел, естественно, опрокинув на пол вазу, схватил трубку.
Это была Инна.
На экране мобильника высветился незнакомый номер.
«А вдруг Та, Которая Не Звонит, звонит не со своего телефона», — подумал я, прекрасно понимая нелепость этой мысли.
— Это больница номер двадцать пять? — спросила меня трубка.
— Двадцать шесть, — зачем-то ответил я.
Я проверил эсэмэски. Еще зачем-то вайбер. Еще зачем-то мессенджер и вотсап.
Как и ожидалось: я был никому не нужен.
Эдуард, 30 лет, научный работник:
— Наверное, я зря к вам пришел. Думаю, мне надо к психиатру. Но страшно, понимаете? Если к психиатру идти, то вроде как я больной. А к вам поговорить — совсем другое дело. Мне тридцать лет. Я одинок. Нет, бабы, конечно… Извините… Женщины были, конечно… Я нормальной ориентации. Традиционной то есть… Но ни с одной стареть не хотелось. Вот так, чтобы влюбиться и — на всю жизнь. Не было такого до последнего времени.
Не знаю почему. Не может же такого быть, чтобы в ба… в женщинах все дело. Видимо, дело во мне. Я очень ревнивый. И даже не просто ревнивый. Я абсолютно убежден, что женщина не может быть верной. Такое у меня стойкое убеждение, которое практикой ни разу не подкреплялось. Но оно есть. И как с ним бороться?
Я много думал: откуда это? И решил — из детства. Вот скажите, может один случай, единственный, так повлиять на человека, что определит его существование на всю жизнь? Может такое быть? У меня родители хорошо жили. Ну или казалось мне, что хорошо. Во всяком случае, никаких скандалов не было, ссор там. Нормальная такая семья медицинских работников: папа — врач, мама — медсестра.
И вдруг моя мама влюбилась в соседа. Ну или не влюбилась — а так, не знаю… Мне семь лет было. И вот, когда папа был на дежурстве, сосед стал к нам приходить. Они с мамой чай пили на кухне. И я видел, что сосед маму поглаживал как-то странно, и она, проходя мимо него, целовала в макушку. Это удивительно было, что мама чужого дядю целует в макушку. Поэтому, наверное, я это запомнил.
А потом мама говорила: — Ты пойди к себе, поиграй. Ну, я шел играть. А однажды не выдержал и приоткрыл дверь в спальню. Меня, конечно, никто не заметил — они были очень заняты любовью. Я ничего не понял, но ощущение осталось ужасное.
И тут кто-то в дверь забарабанил. Сильно, гневно. Я к себе в комнату убежал в ужасе. А к нам в квартиру ворвалась жена соседа: огромная, очень толстая женщина с бородавкой на щеке. Почему-то эту бородавку я особенно хорошо запомнил.
Она орала какие-то гнусные слова, ругалась матом. Но самое ужасное состояло в том, что у нее в руках была бутылка с уксусом и она этим уксусом обрызгивала всю квартиру, маму с соседом и даже зачем-то меня. Мама с соседом стояли, ничего не делая, и смотрели, как толстая женщина с бородавкой на щеке быстро передвигается по квартире и все поливает уксусом.
Наконец сосед решил остановить свою жену, но она ударила его сильно. Сосед упал. Она вылила остатки уксуса на него и на маму, заплакала и ушла. Запах уксуса остался.
Отец пришел с дежурства, почувствовал запах. Они с мамой ушли в спальню. Мне было так страшно, что я не решился идти подглядывать, что они там делают. А потом родители развелись. Я вырос. Но каждый раз, когда у меня начинаются какие-то отношения, рано или поздно я начинаю ощущать запах уксуса. Обязательно. И бородавка вдруг начинает сниться по ночам. Вам когда-нибудь снились бородавки отдельно от лица? Жуткий сон, я вам доложу. А сейчас я влюбился. Она удивительная. С ней хочется жить и стареть. С ней хочется все. Она закрывает собой весь мир — ничего не надо, кроме нее.
И вот я боюсь, что скоро опять все начнется… Понимаете, о чем я? Тем более что ее вообще трудно не ревновать. Там и внешность, и речь… И вот я боюсь, что опять все начнется, и я опять все разрушу сам. А оно точно начнется. И значит, я точно разрушу.
А мне — тридцать. Я хочу детей. Я хочу нормальную семью. Я хочу, чтобы дома меня ждал кто-нибудь, кроме морской свинки. У меня свинка дома живет. Они, знаете, какие умные — морские свинки? Не о том я… И что мне делать?
К доктору? К психиатру? Я болен?
Я болен ужасом детства, да? Скажите: бывает такая болезнь: ужас детства? Бывает? И как лечить?
* * *
Они оценивают нас. Вот в чем дело. И ты должен соответствовать их ожиданиям: в общении, в разговоре, в том, как ты выглядишь, в постели…
Везде.
Соответствуешь? Тогда она — тебе награда.
Не соответствуешь? Пошел вон!
И мы с ними так же себя ведем. По той же системе, как говорится.
Страсть, химия, ля-ля тополя… Фигня. Две недели? Три? До первого секса? До пятого?
А потом начинаешь замечать эту красную блузку, некстати надетую к желтой юбке. И безвкусную татуировку на ноге. А этот пирсинг на пупке вообще превращает любовь в кладоискательство — глупость какая… И еще она все время говорит «ага», хотя и в Москве родилась. Вот это вот «ага» кстати и некстати очень раздражает.
Получила неудовлетворительную оценку, и — прощай!
Одна мне сказала недавно:
— Хороший ты мужик. Интересный. Только вот у тебя лысина на макушке, а мне нравится, когда спереди.
Может, пересадишь волосы, а? Сейчас, говорят, так делают…
Вот тебе и вся любовь.
Юлька не оценивала. Восторгалась иногда, но оценок не ставила. Долго мы так жили — только с ее восторгами.
Мечта мужчины: из всех оценок в арсенале женщины только восторг…
Та, Которая Не Звонит, — чего не звонит? То ли привязывает, то ли оценивает.
Не звонит потому, что ушла? Просто так — без объявления войны? Просто бросила?
Не может быть! Я проиграл? Никогда на свете!
Та, Которая Не Звонит, должна быть ко мне привязана. Чем угодно: негативом, позитивом, войной, дрессировкой, любовью, страстью, высокомерием… Но — привязана. Обязательно.
Она должна не просто так не звонить, а в связи со мной.
Это такой закон любви: женщина может делать что угодно, но в связи с мужчиной.
Измена невыносима еще и потому, что женщина вычеркивает того, кому изменяет, не имеет его в виду.
А должна иметь. Как угодно себя вести. Что угодно творить. Любые истерики устраивать. Но мужчину иметь в виду. Обязательно.
— Можешь приехать? Прямо сейчас?
Мне казалось, что Инна говорит с лирическим придыханием, страстно.
— Конечно!
Я старался говорить небрежно, как положено настоящему мужику.
— Деньги на такси есть? А то я могу выйти, выкупить тебя.
Это «выкупить» мне очень не понравилось.
— Деньги есть, — произнес я, как умел, твердо.
